Ник Харкуэй - Гномон [litres]

И другие новости: билль о наблюдении принят в версии скорейшей имплементации большинством в почти 70 % голосов. Когда на экране появляются подробные результаты, Нейт замечает, что высматривает цифру 4, а потом, хоть и не находит ее, осознает, что больше не верит в правдивость отчета.

Лицо Дианы Хантер на фотографии сочетает проблески ужаса и гордости.

Этот же человек присутствовал при рождении моей дочери.

Инспектор отправляет запрос Свидетелю. Да. Ассистировал при дознании и реабилитации Магдалены А. Также при дознании Хантер Д.

Она переходит дорогу и еще сто метров до остановки трамвая, идущего в другую сторону.

– Вы опоздаете на встречу с Пиппой Кин , – предупреждает ее Свидетель.

– Я тебе не говорила, куда еду.

– Тем не менее.

На дальней стороне реки Флит дома не просто старые – старинные. Они не настолько внушительные, как тот, который Диана Хантер обратила в электронную крепость, но отремонтированы лучше, кирпич и краска вымыты, парные окна начищены. Дома, расположенные ближе к главной дороге, больше и чаще всего разделены на отдельные апартаменты. В стороне, около старого куста вереска, где родители с детьми запускают змеев в ветреные дни с тех самых пор, как в Лондоне научились их делать, расположен ряд коттеджей. Здесь Мьеликки Нейт находит сперва розовый сад, а потом и садовника.

Садовник высокий, более худощавый, чем на фотографиях в личном деле. Он кажется усталым и очень седым.

– Доктор Эмметт, – окликает она, открывая калитку, а когда он поворачивается, замечает, что у него что-то не так с лицом.

– Здравствуйте, инспектор.

Будто у него кожа болит: он старается почти не открывать рот и говорит невнятно.

– Проходите внутрь. Не волнуйтесь, не заразитесь. Точнее, не заразитесь, посидев на диване.

Он отворачивается, не дожидаясь ответа, и первым входит в дом. Суставы у него плохо сгибаются, а на шее и щеках черные точки отмечают поры, будто его кожу инкрустировали гагатом.

Через голландскую дверь они входят на кухню, и он ныряет под узкий занавес, чтобы скрыться в какой-то каморке. Нейт чувствует тяжесть низкого потолка, запах горящих дров, втягивающий в себя воздух. Словно в ответ, Эмметт говорит что-то о том, чтобы открыть окно. Нейт сама не понимает, почему это так трудно, но напоминает себе, что она инспектор Свидетеля, и входит.

На шатком низком столике стоит кувшин с водой и поднос со стаканами. Эмметт садится. В доме беспорядок, на вид – недавний. Нейт подозревает семейную ссору.

– Вы не вышли на работу, – говорит она и наливает воду, предлагает ему первый стакан. Он его принимает.

– Да. Пришлось.

– По болезни.

Он отмахивается: точки гагата на пальцах и опухших костяшках.

– Да.

– Сначала я подумала, что вы так огорчились из-за Дианы Хантер.

Он пожимает плечами:

– И это тоже. Не знаю, бросил бы я работу только поэтому.

Аристократический говор, как на старом «Би-би-си», прежде чем его закрыли. Можно ли скучать по тому, с чем никогда не сталкивался? Ладно, не важно.

– Можно спросить, в чем дело?

– А вы не посмотрели?

– Я пришла, чтобы поговорить с вами.

А не рассказывать, сколько я уже знаю.

Он вздыхает:

– Диагноз – сочетание саркоидоза и сифилиса. Саркоидоз, видимо, наследственный. Сифилис, как вы понимаете, приобретенный. Моей драгоценной супруге неплохо бы объясниться, но она упрямо утверждает, что я сам виноват. Это вызвало между нами дискуссию. И обычными средствами не проверишь: мы ездили в Швейцарию на Рождество.

Где Verpixelungsrecht [50]и другие законы запрещают уровень наблюдения, который осуществлялся бы в Лондоне. Очень некрасивая ситуация.

Эмметт видит, что она поняла ситуацию, хмыкает и тут же срывается на кашель – тяжелый и судорожный. Как у него кости не ломаются? Она хочет подойти к нему, но он поднимает ладонь и глубоко вдыхает из металлического цилиндра размером с винную бутылку, прижавшись к загубнику вроде дайверского. Через секунду кашель угасает.

– Саркоидоз, – объясняет он. – Сифилис запустил. Его нельзя толком лечить, пока работают антибиотики, а они тоже не торопятся. Это я ворчу. Если честно, лечение идет по плану, просто мне надоело. Из врачей выходят худшие пациенты. Не любим мы сами оказываться на крючке, извиваемся. Я сам подозревал, что надышался препарата, которым обрабатываю афид. Я себе прописал много воды, умеренную диету и скотч перорально. Сексуальный аспект тогда не пришел в голову, а теперь мне даже нельзя утопить разбитое сердце в алкоголе, потому что я принимаю антибиотики. Барбара… ну, Барбара смирится. Думаю, сейчас ей стыдно, но мы справимся.

При этих словах что-то булькает у него в легких – мокрота или нечто похуже.

– Вот. Теперь вы знаете. Но не думаю, что эта очаровательная история могла сама по себе привлечь внимание инспектора. Чем я могу вам помочь?

– Вы проводили дознание по делу Анны Магдалены много лет назад. Медицинское вмешательство.

Неделю назад она спросила бы Свидетеля. Неделю назад его ответу можно было верить.

Да что там неделю, всего тридцать часов назад.

Он вздыхает:

– Да. Неловко вышло.

– Кто выдал запрос на медицинское вмешательство?

– Все. Даже она сама. Там был вопрос психического здоровья. У нее наблюдался устойчивый бред с резкими обострениями. Тяжело так жить, наверное. Представьте себе, что вы оборачиваетесь и вдруг верите, что все вокруг – ваши враги. Даже коллеги по работе, которым вы обычно доверяете. Весь мир против вас. – Он снова кашляет. – Я в последнее время это очень хорошо себе представляю.

В этой позе видно, как отекла у него шея. На секунду все сходится: черные точки становятся теми же, что и вокруг посольства, бесчисленными глазами Свидетеля. Нейт отводит глаза:

– Вы помните, кто именно? Имена?

– Вы всё можете прочесть в протоколе.

Не могу.

Она молчит и вежливо ждет продолжения. Он тяжело кашляет, снова дышит через трубку.

– Был такой человек, Смит. Один из ублюдков, которые перестают стареть где-то лет в сорок с небольшим. Не толстеют они, только морщинки появляются.

Она кивает:

– О нем я знаю.

Эмметт моргает:

– Правда? Интуиция следователя?

– Он мертв.

– Вот как. Наверное, стыдно этому радоваться.

– Он был главным?

– Нет, женщина.

– Какая женщина?

– Имени мне не называли. Я не ей подчинялся, а ему. Но она была специалистка, всем заправляла. Пришла в перчатках и марлевой маске, ушла, когда все закончилось. Холодная словно камень. Вот какая ирония.

– В чем тут ирония?

– Они называли себя Огненными Судьями. Я сказал, мол, корпоративы у вас наверняка огонь. Даже не усмехнулась.

Вот и всё, несколько слов. Диана Хантер была из Огненных Судей. Пошла против своих? Или она одна сохранила верность, а остальные предали?