Андрей Лазарчук - Монтана [рассказ] [СИ litres]

– Что – выгнали? – спросил Самратх.

– Выгнали, – кивнул Шон. – И дверь изнутри подпёрли роялем. Там такой рояль!.. – Он помахал официантке. – Из моей бутылки на два пальца и кувшинчик воды!

– Ты тут уже не первый раз? – спросил Мирзоев. – В смысле, в этом зальчике?

– Да я его, можно сказать, основал, – ухмыльнулся Шон. – Тут доски лежали и ещё какой-то мусор. Шепнул одному другу-ресторатору… и вот замечательный уютный барчик. Ну, в сравнении с остальными, конечно.

– Как думаешь, долго ещё?

Шон покачал в воздухе указательным пальцем, дождался, пока перед ним не возникнет широкий бокал с виски, потом кувшинчик с водой, потом блюдце с какими-то полупрозрачными ломтиками. Налил немного в виски воды, покрутил, попробовал, добавил ещё воды. Сделал глоток и расплылся в улыбке.

– Не знаю, – сказал он. – И даже не берусь предположить.

– Ладно, – сказал Мирзоев, – сидим на попе ровно. Если что, тут ведь можно будет и перекусить?

Шон пожал плечами:

– Слегка. Сэндвичи, пицца… подогретая, конечно. Кухни, увы, нет.

Мирзоев усмехнулся:

– После месяца на сухарях пополам с мышиными какашками… помнишь, Самратх?

– Нормальные какашки, не знаю, чем тебе не понравились, – невозмутимо сказал Самратх.

Шон прыснул в бокал, закашлялся.

– Да ну вас, ребята, – сказал он. – На самом деле, не смешно.

– Если бы мы не смеялись, – сказал Самратх, – то давно бы уже сдохли от огорчений. Вот японцы молодцы когда-то были: «Самурай должен жить так, будто уже умер». Реально помогает.

– И в чём это им помогло? – спросил Шон.

– Я же говорю – когда-то. Восемьдесят лет оккупации из кого угодно сделают изящного нытика.

– Ну… – начал Мирзоев.

– Мы не в счёт, – сказал Самратх. – Англия для нас была меньшим злом, и мы осознанно приняли её сторону. А потом уж… как получилось, так и получилось. Лично я никого и ни за что не осуждаю.

– Кроме индусов, – сказал Шон.

– Их я тоже не осуждаю, – покачал головой Самратх. – Такими их создал Бог. Наверное, в назидание человечеству.

– При этом ты их спасал… – сказал Мирзоев.

– Помогал спасать. А как иначе?

– Это точно, – сказал Мирзоев. – У нас тоже под боком были… в назидание.

– У каждого народа, наверное, есть такие, – сказал Шон, допивая виски и знаком показывая: «повторить». – Ильдар, ведь ты же не русский?

– Хм, – сказал Мирзоев. – Вообще-то «русский» – это не национальность.

– Не понял, – сказал Шон.

– Это состояние души.

Самратх беззвучно хлопнул в ладоши.

– Правда, – сказал Мирзоев. – Я как-то переводил для Интерпола. Всякие дела русских мафиози – и просто бандитов. Так там из ста фигурантов именно русских было где-то четверо-пятеро. Остальные – кавказцы – не в смысле белой расы, а в смысле с Кавказа, – армяне, евреи, узбеки… в общем, интернационал. Татары тоже… да. Ну и в кино в вашем – обязательно какой-нибудь русский бандит Арчил Бесошвили… В общем, когда это всё вокруг началось, я вдруг осознал себя вполне русским татарином. Для простоты – русским. Потому что «русский» – это притяжательное прилагательное. Ну и, конечно, состояние души…

– И что, тебя настоящие русские считают русским?

Мирзоев пожал плечами:

– Всякое бывает. Но да – настоящие русские меня считают русским. Иногда это приходится доказывать… впрочем, всё это суета сует и всяческая суета. Извините…

Он достал завибрировавший телефон.

– Слушаю. Хорошо. Пройдёшь вдоль больших стендов, потом ещё шагов через двадцать будет коридорчик, зайдёшь туда и сразу направо. Да, жду. Ждём. Да, с хорошими людьми. Давай.

– Кто? – спросил Самратх.

– Котов. Значит, что-то сдвинулось с мёртвой точки…

– То есть если и его выгнали…

– Его не могли выгнать. Они там отдельно торг вели – и, получается, закончили. Скоро что-нибудь узнаем… Да, ребята, на всякий случай – не спрашивайте его про семью.

– Все умерли? – насторожился Шон.

– Все живы. Просто жена ушла в какую-то секту и забрала детей. Он пока ничего не может сделать.

– Тогда не так уж плохо, – сказал Шон. – У меня брат со всей семьёй… в третью волну, уже на спаде… Обидно. Хороший был брат. И ребятишки хорошие.

– «За Лю-волной идет Волна нового типа. Вам ее не остановить…» – пробормотал Мирзоев.

– Что?

– В детстве любимая книжка была. Про космос. Там тоже возникла проблема: катастрофа, всех спасти невозможно, только какую-то часть людей. И вот они пытались демократически этот вопрос обсудить, всё взвесить, проголосовать – как мы любим. А потом оказалось, что ничего этого не нужно – капитан единственного корабля своей властью до отказа набил его детьми…

– Да, если бы так можно было… – вздохнул Шон и уткнулся в бокал, держа его двумя руками.

Подошёл Котов. Лицо его было странным – как будто он пережил величайшее изумление в своей жизни и всё ещё не отошёл.

– Привет, ребята, – сказал он. – Давно не виделись, Самратх.

– Давно, Миша. Наверное, с Сицилии.

– С ней, с родимой… Так, что тут можно выпить? – последнюю фразу он произнёс внезапно осипшим голосом.

– Вот как раз сицилийские апельсины здесь великолепны, – сказал Мирзоев. – Лучше, чем тогда на Сицилии.

– Точно… Девушка, – почти прошептал он, – мне вот столько (он показал на стакан Самратха) апельсинового фреша. Но без льда. Ф-ф-ф… – он посмотрел на всех по очереди и больше ничего не сказал.

– Новости есть? – спросил Шон.

Котов показал пальцем на своё горло, потом кивнул. То есть: смочу связки и расскажу.

Пока жужжала соковыжималка, все молча на него смотрели. Потом смотрели, как он пил, стараясь не всосать весь стакан одним глотком.

– Ну? – спросил Мирзоев.

Котов покивал. Замер – то ли впитывая влагу, то ли собираясь с мыслями.

– Миша, – вдруг громко спросил Шон, – а вот скажи: Ильдар – русский?

Котов поперхнулся.

– А какой же ещё? – сказал он. – Русский, конечно. Ну, дома он, может, переодевается в татарина, не знаю…

– Точно, – сказал Мирзоев. – В татарский национальный костюм: растянутая футболка и старые джинсы.

Котов вдруг мелко и тихо засмеялся. Потом всё громче.

– Ты чего? – спросил Мирзоев.

– Вспомнил, – сказал Котов. – Но вам, ребята, этого не понять. Ты, русский, ещё молодой, не застал. А вас вообще не коснулось…

Он доцедил последние капли из стакана, облизнулся.

– Знаете, какая у меня была самая заветная мечта? В десятом классе? Никогда не догадаетесь. Джинсы «Монтана». Я их во сне видел, во сне щупал… эта неимоверной красоты диагональ, этот оттенок индиго, эти швы, эта пуговица с орлом…

– Купили? – спросил Мирзоев.

– Не-а. Дорого для нас было. Считай, месячная зарплата матери, а то и побольше… А сейчас мы купили штат Монтана!

– «Норникель»?