Адриан Чайковский - Дети времени [litres]

Порция внимательно выслушивает предлагаемый Бьянкой план. Предприятие балансирует где-то между опасным и самоубийственным. От Порции и ее сподвижников требуется найти армию муравьев, устроить на нее засаду и пройти внутрь нее мимо множества охранников так, будто их вообще не существует. Порция уже прикидывает варианты: атака сверху со спуском с ветвей или тканого настила, нырок в надвигающийся поток муравьиных тел. Бьянка, конечно, этот момент уже продумала. Они отыщут эту армию, когда она остановится на ночь в громадной крепости, составленной из тел ее солдат.

«Я разработала нечто новое, – объясняет Бьянка. – Доспехи. Но надеть их можно будет только перед самой атакой».

«Достаточно прочные, чтобы остановить муравьев?»

Порция выражает оправданный скепсис. На теле паука слишком много уязвимых мест, сочленений, в которые могут впиваться муравьи.

«Не столь примитивно. – Бьянке всегда нравилось хранить тайны. – Эти пауссины, эти жуки, они могут проходить через муравьиные колонии, словно ветер. И вы сможете».

Неуверенность Порции выражается в беспокойном подергивании педипальп.

«И тогда я буду их убивать? Столько, сколько смогу? Этого хватит?»

Поза Бьянки это отрицает.

«Я задумывалась над этим, но боюсь, что даже ты, сестра, не сможешь их остановить таким образом. Их просто слишком много. Даже если бы моя защита обеспечила тебе безопасность надолго, ты могла бы убивать муравьев сутки напролет, а они все равно не закончились бы. Ты не защитила бы от них Большое Гнездо».

«Тогда – что?» – вопрошает Порция.

«Есть новое оружие. Если оно будет работать… – Бьянка выплясывает свое раздражение. – Проверить можно только при применении. Оно действует на здешние маленькие колонии, но захватчики другие – более сложные, менее уязвимые. Тебе просто придется надеяться, что я не ошиблась. Ты понимаешь, чего я прошу: ради наших сестер, ради нашего дома?»

Порция вспоминает гибель Семи Деревьев: пламя, голодные орды насекомых, съеживающиеся тела тех, кому медлительность или ответственность не позволили бежать. Страх – универсальное чувство, и она ощущает его весьма остро. Ей отчаянно хочется сбежать от тех картин, больше никогда не сталкиваться с муравьями. Однако сильнее страха узы сообщества, родства, верности своему дому и своему народу. Многие поколения улучшений за счет успехов тех предков, кого вирус в наибольшей степени подвиг на сотрудничество с себе подобными, теперь вступают в дело. Бывают такие моменты, когда кому-то приходится делать то, что необходимо сделать. Порция – воительница, которую с детства тренировали и обучали, и теперь, в этот трудный момент, она будет готова отдать свою жизнь ради выживания целого общества.

«Когда?» – спрашивает она у Бьянки.

«Чем скорее, тем лучше. Созывай своих избранных, будьте готовы уйти из Большого Гнезда утром. Сегодня город в твоем распоряжении. Ты откладывала яйца?»

Порция отвечает утвердительно. Сейчас в ее теле нет кладки, которая была бы готова к вниманию самца, но в прошлом у нее было их несколько. Ее наследие, генетическое и приобретенное, сохранится, если пребудет само Большое Гнездо. В самом широком смысле она победит.

Этой ночью Порция разыскивает других воительниц – самок-ветеранов, на которых она сможет положиться. Многие из них входят в ее собственное сообщество – но не все. Есть и другие, рядом с которыми она сражалась, которых она уважает – и которые уважают ее. К каждой она подходит осторожно, прощупывая почву, сигнализируя свои намерения, излагая план Бьянки этап за этапом, пока не уверяется в них. Некоторые отказываются: их либо не убеждает сам план, либо у них не находится должной степени смелости, которая, по сути, должна быть почти что бесстрашием – преданностью долгу, почти такой же слепой, как у самих муравьев.

Однако вскоре у Порции уже есть отряд – и все они выходят на главные дороги Большого Гнезда, чтобы до момента сбора в полной мере насладиться этой ночью. Некоторые проведут время в своих домах, другие будут искать развлечений: танцы самцов, блестящее искусство ткачей. Те, кто готовы, примут ухаживания, а потом оставят кладку яиц в своем доме сообщества, чтобы сохранить себя в как можно более полной мере. Сама Порция с момента последней кладки узнала многое и чуть сожалеет, что эти Понимания, эти отдельные пакеты знаний, погибнут вместе с ней.

Она снова идет в Храм в поисках того эфемерного спокойствия, которое приносит поклонение, – но теперь помнит сказанное Бьянкой: что голос Посланника не один, что в кристалле присутствует тихий шепот, который тревожит жриц. И если раньше она всегда считала, что математическая безупречность послания должна иметь некое большее, высшее значение, чем составляющие его цифры, тогда и это изменение наверняка должно иметь более широкое значение – такое, которое не способен охватить жалкий паук, связывая и плетя знакомый перечень уравнений и решений. Тогда что же оно означает? Ничего хорошего, как ей кажется. Ничего хорошего.

Глубокой ночью она сидит на верхнем ярусе Большого Гнезда, глядя на звезды и гадая, какая именно точка света теперь шепчет кристаллам недоступные пониманию тайны.

Керн разорвала контакт полностью, предоставив шаттлу мятежников скользить к зеленой планете, ежесекундно сокращая громадное расстояние до нее. Холстен постарался заснуть, неловко свернувшись в кресле, которое идеально подходило для того, чтобы гасить перегрузки торможения… и больше ни для чего.

Он то задремывал, то снова просыпался, потому что отсутствие Керн не означало прекращения радиосвязи. Он понятия не имел, кто сделал первый вербальный выстрел, но теперь его постоянно будил непрекращающийся спор между Карстом на преследующем их шаттле и того, кто на тот момент сидел за пультом связи.

Карст был в своем тираническом репертуаре, голос «Гильгамеша», подкрепленный авторитетом стоящего за ним человечества (глаголящий устами его никем не избранного представителя, Фрая Гюина). Он требовал полной капитуляции без всяких условий, угрожал уничтожением в космосе (хотя даже Холстен знал, что шаттлы на такое не способны), неубедительно угрожал гневом уснувшего спутника и, исчерпав все возможности, переходил на личные оскорбления. У Холстена создалось впечатление, что Гюин возложил на Карста всю ответственность за бегство мятежников.

О нем и Лейн все-таки упоминали, что радовало. Видимо, в приказы Карста входило освобождение заложников, хотя, возможно, и не в качестве приоритета. Он потребовал разговора с ними, чтобы убедиться, что они еще живы. Лейн обменялась с ним парой едких фраз, которые не только удовлетворили его в этом отношении, но и лишили желания требовать большего. Он продолжал включать их возвращение живыми и здоровыми в список своих маниакальных требований, что было почти трогательно.