Адриан Чайковский - Дети времени [litres]

«Похоже, две тысячи лет дают о себе знать». Каждые пару минут он заново поражался тому нелепому везению, благодаря которому они все вообще здесь находятся. «Удовлетворительно», как сказала Лейн.

– А откуда он исходит? – спросил Холстен. – Именно оттуда, откуда мы думали?

Гюин молча кивнул. Лицо у него было спокойным, но Холстен ощутил восторженный трепет. «Она здесь! Это все-таки была правда».

«Гильгамеш» не просто наугад улетел в пустоту, спасаясь от конца всего того, что они оставили позади. Настолько самоубийцами они все-таки не были. Они шли по картам и маршрутам Старой Империи, собранным с отказавших спутников, с осколков кораблей, с разбитых скорлупок орбитальных станций, наполненных мумифицировавшимися в вакууме трупами бывших хозяев Земли. Вакуум и стабильные орбиты хранили их, пока планету внизу уничтожал лед.

И среди этих останков оказались звездные карты, изображавшие те участки галактики, где ходили древние.

Ему показали сигнал, полученный приборами «Гильгамеша» издалека. Это было относительно короткое послание, которое непрерывно повторялось. Явно не оживленная радиоболтовня процветающей колонии за пределами Солнечной системы: на это, конечно, не стоило надеяться, с учетом того, сколько времени прошло.

– Может, это предупреждение, – предположил Гюин. – Если это так и если имеется какая-то опасность, нам нужно знать.

– А если есть какая-то опасность, что именно мы станем делать? – негромко спросил Холстен. – Разве мы можем сейчас хотя бы изменить направление так, чтобы не попасть в эту систему?

– Мы сможем подготовиться, – практично сказала Лейн. – Если это какое-то грандиозное происшествие, которого мы не заметили и которое не уничтожило передатчик, то мы могли бы попробовать изменить курс. Если это… эпидемия, или враждебные инопланетяне, или еще что-то, то… ну, это было давно, я думаю. Наверное, сейчас это уже не важно.

– Но у нас есть карты. В крайнем случае мы можем проложить маршрут к следующей планете, – добавил Гюин. – Просто пролетим мимо их солнца и отправимся дальше.

К этому моменту Холстен перестал его слушать: он сгорбился в кресле, слушая через наушник передаваемый «Гильгамешем» сигнал и глядя на визуальные отображения частот и закономерностей, выводя из корабельной библиотеки справочники.

Он отлаживал интерпретацию сигнала, проводя через все известные дешифровочные алгоритмы, которые использовались той давно погибшей цивилизацией. Он уже множество раз этим занимался. Очень часто сигнал был закодирован так, что не поддавался возможностям современной криптографии. Иногда получалась нормальная речь, но на одном из тех проблемных языков, которые никому не удавалось разгадать.

Он слушал и применял свои дешифровки – и к нему полетели слова из того официального древнего языка ушедшей эпохи чудес и изобилия… и ужасающих способностей к разрушению.

– Имперский С, – уверенно заявил он.

Это был один из самых распространенных известных языков, и, если бы ему удалось заставить свои мозги заработать как следует, вычищенное послание перевести можно было бы запросто. Оно содержало сообщение, которое наконец раскрылось перед ним, словно цветок, высыпав свое краткое, сжатое содержание на языке, который умер еще до наступления льда.

– Что?.. – раздраженно начал Гюин, но Холстен вскинул руку, требуя тишины, снова проигрывая все сообщение и наслаждаясь своим кратким моментом триумфа.

– Это сигнал бедствия, – объявил он.

– Бедствия в смысле «Не приближайтесь»? – уточнила Лейн.

– Бедствия в смысле «Прилетите за мной», – сообщил им Холстен и, встретившись с ними взглядом, увидел в их глазах тот первый проблеск надежды и изумления, который почувствовал и сам. – Даже если там никого нет – а там почти наверняка никого нет, – там осталась техника, работающая техника. Что-то дожидалось нас там тысячи лет. Только нас.

На мгновение это известие оказалось настолько весомым, что их невнятная подспудная неприязнь к нему почти исчезла. Они – три пастыря, ведущие свое человеческое стадо в новую землю обетованную. Они – родители – основатели будущего.

А потом Гюин хлопнул в ладоши.

– Отлично. Прекрасная работа. Я распоряжусь, чтобы «Гильгамеш» разбудил ключевой персонал для начала торможения. Мы в этой рискованной игре выиграли. – Ничего не было сказано о тех, кто остались позади, кому даже не дали шанса сделать ставки. Не были упомянуты и другие корабли-ковчеги, ушедшие по другим курсам: Земля выплевывала последние комки своих обитателей перед тем, как отступить перед поднимающимся ядовитым приливом. – Вы оба возвращаетесь в свои ячейки.

Между ними и источником сигнала все еще оставался как минимум век безмолвного, смертельно-холодного пути.

– Дайте мне хотя бы полвахты бодрствования, – автоматически проговорил Холстен.

Гюин гневно посмотрел на него, внезапно вспомнив, что не хотел включать Холстена в основную команду: слишком стар, слишком самовлюблен, слишком сильно гордится своим драгоценным образованием.

– С чего бы?

«С того, что холодно. С того, что это – как смерть. С того, что я боюсь не проснуться – или что вы меня не станете будить. С того, что мне страшно».

Однако Холстен беззаботно пожал плечами:

– Я же еще успею поспать, так ведь? Дайте мне хотя бы посмотреть на звезды. Всего полвахты, а потом я лягу. Кому от этого станет хуже?

Гюин презрительно хмыкнул, но неохотно кивнул.

– Дашь мне знать, когда пойдешь. Или если будешь последним, то…

– Погашу свет, да. Я помню процедуру.

На самом деле эта процедура представляла собой сложную дублирующую проверку корабельных систем, но почти все сложные элементы «Гильгамеш» выполнял самостоятельно. Всех членов основной команды обучили ее проведению. Процедура была почти такой же простой, как зачитывание списка: и обезьяна справилась бы.

Гюин удалился, качая головой, а Холстен покосился на

Лейн, однако та уже проверяла технические показатели: профессионал до мозга костей.

Однако позже, когда он сидел в наблюдательном куполе и смотрел на чуждую россыпь звезд – за две тысячи лет от тех созвездий, которые могли знать его предки, – она присоединилась к нему и оставалась рядом неуютные пятнадцать минут, ничего не говоря. Ни один из них не смог облечь свое предложение в слова, но благодаря выгнутой брови и незаконченному взмаху руки они в результате оказались без корабельных костюмов, прижимаясь друг к другу на прохладном полу под плавно вращающейся над ними вселенной.

Имя, на которое она отзывается, имеет две формы: простую и сложную. Простая состоит из ряда последовательных жестов, точное движение педипальп передает ограниченное количество информации. Более длинная форма включает также притоптывание и дрожь, добавляя тонкий вибрационный подтекст к примитивному размахиванию и меняясь с настроением, временной формой высказывания и с тем, к кому она обращается: к доминантной или подчиненной самке или к самцу.