Дэвид Митчелл - Костяные часы

– Может быть, мы с вами отобедаем, а я все вам объясню?

– Нет уж, я обедаю только с друзьями.

– Тогда кофе? Кофе можно пить с кем угодно.

Холли с видимой неохотой принимает мое предложение. Я гляжу на Нестора, жестами изображаю чашку, беззвучно выговариваю «кофе», и он понимающе кивает.

– Во-первых, Хьюго Лэм об этом ничего не знает, – говорю я. – Ну, нам хочется верить, что не знает. Кстати, он уже много лет живет под именем Маркуса Анидра.

– Значит, если Хьюго Лэм вас ко мне не подсылал, то откуда вам известно, что мы с ним познакомились много лет назад на малоизвестном швейцарском лыжном курорте?

– Один из нас обитает в Темном Интернете. Раскрывать секреты и собирать слухи – его профессия.

– А вы кто? Продолжаете утверждать, что вы – врач-китаец, умерший в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году? Или вы все-таки живая женщина?

– Я – все это одновременно. – Я кладу на стол визитку. – Доктор Айрис Маринус-Фенби. Психиатр-клиницист, практикую в Торонто, консультирую во всех странах мира. А до тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года я была Юем Леоном Маринусом.

Холли снимает темные очки, изучает сначала мою визитку, потом меня – с брезгливым отвращением.

– Что ж, придется объяснить вам просто и доходчиво. Я не видела Хьюго Лэма с первого января тысяча девятьсот девяносто второго года. Тогда ему было около двадцати пяти лет. Значит, теперь ему за пятьдесят. Почти как мне. Но на этой фотографии двадцатипятилетний Хьюго Лэм красуется на фоне небоскреба в форме спирали ДНК, построенного в две тысячи восемнадцатом году, за ворот майки заткнуты смарт-очки, а на самой майке надпись «QATAR 2022 WORLD CUP». Ну и автомобиль. Таких не было в девяностые годы прошлого века. Я это очень хорошо помню. Так что эта фотография – вульгарная подделка. У меня к вам два вопроса: «Зачем?» и «Кому это нужно?».

Ребенок за соседним столиком играет в трехмерную игру на планшете: кенгуру перепрыгивает с одной движущейся платформы на другую. Смотреть противно.

– Фотография сделана в июле прошлого года, – говорю я. – Никакого фотошопа.

– Ах вот оно что! Значит, Хьюго Лэм отыскал источник вечной молодости.

Молодой официант с массивным, как у Нестора, носом проносит мимо мини-жаровню, где скворчит стейк на косточке.

– Нет, не источник. Он отыскал место и способ. В тысяча девятьсот девяносто втором году Хьюго Лэм стал анахоретом Часовни Мрака, последователем Слепого Катара. С тех пор он не постарел.

Холли презрительно фыркает:

– Отлично. Вот все и объяснилось. Парень, с которым я в юности разок переспала, стал… бессмертным, что ли?

– Да, но на определенных условиях, – уклончиво замечаю я. – Он бессмертен только в том смысле, что не стареет.

Холли в изнеможении закатывает глаза:

– Ну да, и этого никто не замечает. Или родственники объясняют его вечную молодость регулярным применением увлажняющего крема и чудодейственными свойствами киноа?

– Его родные считают, что он погиб в девяносто шестом году – несчастный случай; утонул, ныряя с аквалангом близ Рабаула, в Новой Гвинее. Можете им позвонить. – Я вручаю Холли карточку с лондонским номером телефона Лэмов. – Или свяжитесь через «Сирабу» с его братьями, Алексом или Найджелом, и спросите у них.

Холли, с недоумением смотрит на меня:

– Хьюго Лэм сфабриковал собственную гибель?

Я отпиваю глоток водопроводной воды. Она прошла через множество почек.

– Это устроили его новые друзья, анахореты. Получить свидетельство о смерти, не представив трупа, довольно-таки затруднительно, но им опыта не занимать.

– Ага, так я вам и поверила! И вообще, анахореты? Это же что-то из Средневековья.

Я киваю:

– Анахоретами, то есть отшельниками, называли людей, которые расставались с мирской жизнью, но уходили не в пустыню, а в так называемый затвор, то есть в склеп в церковной стене. Иными словами, они при жизни приносили себя в жертву.

К нам подходит Нестор:

– Кофе, как вы просили. А ваша подруга не голодна?

– Нет, спасибо, – говорит Холли. – Я… у меня совершенно нет аппетита.

– Поешьте, – настаиваю я. – Вы же шли пешком от Коламбус-Сёркл!

– Я принесу меню, – говорит Нестор. – Вы, наверное, вегетарианка, как и ваша подруга?

– Она мне не подруга, – возражает Холли. – Мы только что познакомились.

– Ну, подруга или нет, – вздыхает хозяин ресторанчика, – а есть нужно всем.

– Мне пора, – заявляет Холли. – Я очень спешу.

– Все спешат. – Волосы в ноздрях Нестора колышутся, будто морские водоросли. – Некогда поесть, некогда дышать. – Он отворачивается, потом снова глядит на нас. – А дальше что? Жить некогда? – Нестор удаляется.

Холли шипит:

– Ну вот, из-за вас я обидела пожилого грека!

– Тогда закажите мусаку. Вы недоедаете, это я вам как врач говорю…

– Раз уж вы заговорили о медицине, доктор Фенби, я вспомнила, откуда мне знакомо ваше имя. Я поговорила с Томом Баллантайном, моим лечащим врачом. Вы приезжали ко мне в Рай, когда я умирала от рака. Я потребую, чтобы вас лишили права практиковать…

– Если бы я допустила врачебную халатность, то сама бы ушла из медицины.

Холли возмущенно и ошарашенно глядит на меня:

– Зачем вы ко мне приезжали?

– Консультировала Тома Баллантайна. В Торонто я проводила испытания по воздействию конъюгатов моноклональных антител на антигены опухолевых клеток, и мы с Томом решили, что эти иммунотоксины помогут вам справиться с раком желчного пузыря. Что, собственно, и произошло.

– Вы же психиатр, а не онколог.

– Да, я психиатр, но специализируюсь и в других областях медицины.

– Значит, теперь вы утверждаете, что я вроде как обязана вам жизнью?

– Отнюдь нет. Или, может быть, только отчасти. Исцеление от рака – это процесс холистический, так что иммунотоксины – не единственная причина вашей длительной ремиссии.

– Значит… вы давно знакомы с Томом Баллантайном? Еще до того, как у меня обнаружили рак? Или… или… как долго вы за мной следите?

– С того самого дня в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда ваша мать привела вас ко мне на обследование в грейвзендскую больницу.

– Гм, и после этого вы смеете утверждать, что помогаете другим избавиться от психозов и навязчивых идей? В последний раз спрашиваю, для чего вы послали мне поддельный снимок моего мимолетного бывшего бойфренда?

– К вашему сведению, пункт договора с жизнью, который гласит: «Что живо, то умрет», в исключительных случаях может быть пересмотрен.

Шум голосов в кафе «Санторини» – сплетни, шутки, смех, болтовня, заигрывания, жалобы – водопадом ревет у меня в ушах.

– Доктор Фенби, а вы, случайно, не сайентолог? – спрашивает Холли.

– Приверженцы Л. Рона Хаббарда и галактического императора Ксену считают, что психиатрам самое место в выгребной яме, – сдерживая улыбку, отвечаю я.