Ольга Дернова - Реальность 7.11 [СИ]

— Не расставайся с ним, слышишь? Будь всё время рядом! Я перезвоню!

За границей раскуроченного пролома висело плотное облако пыли; ступив внутрь, я сразу закашлялся. Прикрыл рот рукавом и прищурился, пытаясь разглядеть внизу Кобольда. Прежде я спускался в лабораторию по нескольким ступеням, но их разметало в мелкий щебень. Бардак даже при первом, поверхностном взгляде выглядел ужасающим. Эта бетонная крошка по всему помещению, и торчащие края железной арматуры, и какое-то невообразимое месиво из мятых, скрученных корпусов там, где раньше стояли приборы. Присмотрев внизу относительно ровное местечко, я мягко спрыгнул на пол. Как ни странно, взрыв пощадил большую часть перегородки, за которой содержался Афидман. Я догадывался, что не найду внутри саркофага, но при виде опустевшего лабораторного бокса у меня защемило сердце. Кобольд, с головой, подсвеченной нимбом, стоял у растрескавшейся дальней стены; бетонная взвесь тут почти улеглась, открывая взгляду путь, которым явился и по которому ушёл Серебряков.

— Как минимум две Сулоты, — сказал он, когда я подошёл вплотную. — А может, ещё что покруче… Он использовал подземные туннели, чтобы подобраться к лаборатории, разворотил внутреннюю стену, а, получив своё, попробовал обвалить наружный вход. Чтобы мы не смогли войти. Но просчитался. Стены здесь больно толстые.

— Это я понимаю, — ответил я. — Но как он прошёл туннелями? Я слышал, что там вода.

Кобольд хмыкнул.

— Это в вашем секторе вода. А здесь уже десять лет как сухо. И подземная ветка метро, ведущая к Башне.

— Короче, ваш персональный крысиный лаз, — прокомментировал я, имея в виду администрацию АВ-Башни. Грубее некуда, но мне было плевать. — Что он сделал с Афидманом?

— Думаю, забрал с собой. Когда я вошёл, твоего ога тут не было. Только ошмётки саркофага и этот, второй…

Лишь теперь я заметил бурый неровный след, который тянулся по полу за оставившим его огом. След уводил в сторону внутреннего пролома, соединявшего лабораторию с подземельем. Стала ясна и причина тревожного запаха, которым был пропитан стоячий воздух. Это был запах крови, и я направился туда, куда вела страшная кровавая тропинка.

Я ожидал увидеть рельсы, полукруглые своды железнодорожного туннеля, а может быть, и подобие перрона, но всё это хозяйство, видимо, начиналось дальше; я попал в узкий и сумрачный коридор, почти лишённый освещения. Только в дальнем его конце была различима бледная точка лампы. Горя, она издавала тонкое противное дребезжание, иными словами, света и шума от неё было примерно поровну. Пыльная сухая атомосфера накрывала входящего волной технических запахов — резина, машинное масло и прочее в том же духе, — но сейчас они только оттеняли довлеющее: сигналы близкой опасности, металлический привкус во рту. Ослеплённый легионерским нимбом Кобольда, я сделал несколько шагов наугад и едва не споткнулся о неподвижное тело ога.

Переворачивая его на спину, я малодушно порадовался полумраку, скрывшему неприятные детали. В лёгких лежавшего что-то заклокотало при перемене позы, а когда я попытался приподнять ему голову, Второй Протагонист закашлялся, и на руки мне выплеснулась порция густой горячей жидкости. Он и вправду больше не мог считаться огом. Иначе бы, наверное, его организм уже приступил к регенерации.

— Вы… — позвал я и запнулся. У него ведь не было имени, и я не знал, как к нему обращаться. — Это Рем вас так изувечил?

— Да… Я распечатал саркофаг, а потом… случилось это. — Он с усилием выталкивал слова, и каждый его вздох сопровождался жуткими клёкотами и хрипами. Словно оркестр, состоящий из каких-то неведомых инструментов, выбрал его грудную клетку для исполнения прощального концерта.

— Он сказал мне «спасибо»… когда забирал Афидмана… Посмеялся надо мной… Люди всё-таки… страшные существа.

— Да, — согласился я. Не смог ничего возразить перед лицом его утекающей жизни. Мы действительно эгоисты и разрушители. Но сожаление, которое я испытывал, касалось и нашего уничтоженного будущего. Проживи он подольше, у нас был бы шанс повлиять друг на друга. Любые ожесточённые споры, любое презрение и вражда лучше небытия. Пока живёшь, всегда есть возможность что-то изменить в себе и окружающих.

Мы молчали несколько минут, но я бы не смог припомнить более наполненного молчания. Я боролся с нахлынувшими чувствами и непрошеными мыслями, а Второй Протагонист… наверное, просто отдыхал. Собирался с силами перед последним рывком в неведомое. И чем дальше, тем острее я ощущал при нём свою собственную ненужность. Когда он неожиданно зашевелился — наверное, это близилась уже агония, — я не нашёл ничего лучше, чем спросить:

— Вам больно?

— А как вы думаете? — Колкость прозвучала так буднично, словно не с ним творилось это ужасное, непоправимое, так что на долю секунды во мне даже проснулась надежда, что всё образуется: в последний момент произойдёт чудо, ог не умрёт на моих руках, и вместе мы быстро отыщем Афидмана. Но уже в следующий момент он добавил, странно гримасничая:

— На самом деле, почти не больно… Скорее, страшно…

И всё. Дальше он только кашлял, выплёвывая кровь. Её было ужасно много вокруг, но его разинутый рот продолжал выталкивать всё новые и новые сгустки. Кровь идеально сливается с полумраком: чудилось, что у ога только одна половина лица — верхняя. Своим невидимым ртом он попытался ещё выговорить какую-то фразу, которую я не понял, но которую подтвердил согласным кивком. Тогда его тело расслабилось, перестало бороться, и Второй Протагонист мешком повалился на пол. Теперь он широко распахнутыми, неподвижными глазами уставился в потолок и ни на что больше не реагировал.

Я ощутил страшную усталость. Могло показаться, что я вместе с ним боролся за жизнь, и всё-таки упустил её, и теперь нуждался в передышке, чтобы воскреснуть. Но вот Кобольд, который, оказывается, стоял рядом, сделал шаг вперёд и небрежно пошевелил тело ога носком ботинка. Я с внезапно вспыхнувшим гневом вскинул на него глаза. Он ухмыльнулся; в ухмылке сквозило понимание.

— Оставь этот мусор утильщикам, — посоветовал он. — И пошли отсюда. Ты ведь хочешь принять участие в поимке Серебрякова?

Я помотал головой. Потом, спохватившись, выдавил из себя сиплое, жалкое «да».

— Вот и правильно. Это по-людски, — одобрил Кобольд. — Отомстишь дезертиру.

Когда я встал, он схватил меня за плечо и властно подтолкнул к выходу, назначив себя замыкающим. И я задвигался, сначала машинально, потом — всё осознаннее и быстрее, потому что ужас перед мёртвым огом оказался в тысячу раз острее страха перед живыми. Даже и не помню, как я выбрался на улицу.

— Эй! — окликнул шеф СБ. Я обернулся. Он насмешливо смотрел на меня снизу вверх.