Ольга Дернова - Реальность 7.11 [СИ]

— И не подписывай никогда. Страшный человек этот Ирвинг Дж. Терсиппер. Был когда-то неплохим писателем, между прочим… Видишь, как всё складывается? Я тогда ещё удивился, зачем им контракт… Всего-то подпись на бумажке, архаика, а какие последствия…

Это могло показаться бредом измученного или сходящего с ума человека, но такая версия ни капли не объясняла превращение здорового и бодрого авгура в еле ковыляющую развалину. Поэтому я спросил:

— И что теперь?

— Делать нечего, поплетусь обратно. Мог бы заподозрить неладное, когда они так легко меня отпустили… А ты молодец, — он покосился на меня со смесью одобрения и ехидства, — догадался быстрее, чем я. Так что, видишь, даже авгуры небезупречны… Как они меня так поймали, а?

Так мог бы сказать блестящий игрок, которому впервые в жизни поставили шах и мат. Но Эдвард не просто нервничал или досадовал — он боялся. Боялся по-крупному, до дрожи в пальцах, до неконтролируемой паники. Я сказал наобум, только чтобы не подцепить от него этот страх:

— Разве за возвращение наказывают? Что они — изобьют тебя, расстреляют?

— Есть вещи пострашнее физической боли, — со вздохом ответил он. — Любой эмпат, угодивший в здешние силки, рано или поздно задаётся вопросом: «где остальные мои товарищи?» Где все прочие легализованные эмпаты, которые по закону должны работать на Церковь? Дюжина человек, пристёгнутых к моему подразделению, — это ничто в масштабах Таблицы. Куда убрали остальных?

— И куда?

— Это большая загадка, Алекс… Сдаётся мне, что после возвращения я тоже быстро исчезну — да так, что и следов не останется.

— Ты мог бы снова залечь на дно. Рита…

Он криво улыбнулся.

— Она не вмешивается в опасные игры. Такой у неё принцип, очень здравый… Ладно, — кряхтя, он принял сидячее положение. — Давай прощаться. Время не ждёт.

— У тебя хватит сил вернуться?

— Ох, Алекс, для этого не надо быть предсказателем! Обратно я полечу, как с горы.

— Ну… тогда… — пробормотал я. — Тогда, что ж…

Я помог ему подняться. Оказавшись на ногах, Эдвард на мгновение помешкал и заключил меня в неловкое, неуклюжее объятие. Это длилось недолго, почти сразу он отстранился, превратился в прежнего сдержанного всезнайку Риомишварда.

— Я рад, что встретился с тобой в Таблице. Ты, можно сказать, освежил моё тухлое существование.

— Чёрт! — сказал я, терзаясь собственной беспомощностью. — Эд, а может, всё-таки…

Но авгур показал молчаливое: «нет». Так, покачивая головой и улыбаясь мне, как неразумному младшему брату, он отступил на несколько шагов, а затем круто развернулся и зашагал прочь. И больше уже не оглядывался.

Я последовал его примеру. Я решил быть твёрдым и не смотреть назад, но это тоже оказалось мучительно: рельсы простирались в обе стороны бесконечно долго, без уклонов и подъёмов, и я знал, что если обернусь через плечо, то смогу различить его удаляющуюся фигуру. Я начал считать шаги. На триста тридцать шестом шагу меня ослепило солнце.

Ох, Алекс, да разве же надо быть предсказателем, чтобы проследить этапы моего обратного пути?! Уверившись в том, что я повернул назад, мой организм испытает прилив сил. Я всё ещё буду ощущать лопатками пережитое давление, поэтому ноги сами понесут меня к городу. И когда вдали покажется вокзал, мои плечи освободятся от последних остатков тяжёлого груза. Я уже ни за что не буду отвечать, а это, ты знаешь, самый примитивный вариант. Быть безответственным — противно и малодушно, но так легко…

Жалею, что не сказал тебе больше ободряющих слов. Наверное, в глубине души я рассчитывал, что мы ещё увидимся. Хотя надежда на это исчезающе мала. Так, маячит что-то эфемерное, не из этого места и времени. Это, конечно, странно. Возможно, я заразился твоим молодым упрямством и оптимизмом. Молодость ведь, по сути, оптимистична. Её предают и сбивают с ног, наносят ей раны и теснят её к пропасти, а она и на краю продолжает твердить: «Не верю». И смешивает в общем коктейле глупость и чистоту, пьянящее сочетание. Бог, как известно, любит невинных и дураков, а пьяных и беспамятных — хранит и отводит от бед. Так что не надо трезветь, Алекс, не отрезвляйся…

Эх, сюда бы какую-нибудь попутку! На эти рельсы просится броневичок. Всё опять привычно-мокрое и потому — скользкое. Но пахнет травой и землёй, а не бензином и пластиком. Технический запах железной дороги был смыт бесчисленными поколениями осадков, и слабый горьковатый привкус в воздухе напоминает запах междугороднего автобуса, не более… Как я любил этот ночной неповоротливый транспорт! Я обязан ему массой хороших воспоминаний. Сколько раз мы с Мартом сбегали со скучных семинаров и, сев на рейсовый автобус, ехали развлекаться в соседний город! В общежитие следовало вернуться до полуночи, и каждый раз мы, небритые золушки, мчались как угорелые. Тыква превращалась в карету, карета — в самый поздний рейс, а в роли мудрой феи оказывался сторож, запирающий двери кампуса… Потом, прослеживая хитросплетения страшной и прекрасной сказки о будущем человечества, я невольно радовался единственному привычному предмету, способному пересекать мир бесплодных пустынь. Мир измельчавших людей, исчезающих ресурсов, единственными яркими пятнами в котором оставались красные ягоды, кладбищенские венки да салатовые бока последнего на Земле автобуса… Нет, было ещё одно яркое пятно: глаза Спящего, которые откроются в самом финале человеческой пьесы. Уже почти извергнутый из Вёльвы, я мельком поймал этот взгляд — так с тех пор и ношу его с собой, как портмоне в нагрудном кармане.

Левой-правой, сено-солома… Просто так идти скучно, а я позабыл все песни. Подошла бы какая-нибудь частушка, речёвка какая-нибудь, на худой конец. Чтобы идти и скандировать. Хммм, что бы такое… Допустим, «слабость и героизм». Ха! В этом девизе проглядывает нечто возвышенное, хоть сейчас на гербовый щит. Но куда точнее сниженный вариант: «слабоумие и отвага». Можно им заклеймить все огромные, тысячелетние усилия человечества. Потому что главное, как всегда, упустили из виду. Главное — это труд. Трудись в поте лица своего и возделывай землю. Не играй с силами, в которых смыслишь немного. Иначе окажешься перед сухим и бесплодным миром, в заложниках у дряхлой, угасающей Анимы:

«…и мы вверяем ей наши упования и молитвы, и привозим к ней на смотрины Спящего, вечного жениха. Но алхимическая свадьба не состоится…»

Да, моя дорогая Элька, когда ты вычёркивала эти слова из моей беспомощной пьесы, то вместе с водой умудрилась выплеснуть и младенца. Сверхъестественные силы не обязаны сочетаться ради нашего блага. И Спящий — это не магический рубильник, включающий машину изобилия и удачи. Всё, что мы имеем, это наши собственные победы и поражения: убогий возделанный клочок земли в первом случае и горстка диких красных ягод — во втором. Так работает жестокое милосердие этого мира. Устал бороться? Скушай ягодку, доставшуюся бесплатно, только не хнычь потом, что она была ядовитой…