Юлия Шамаль - Система [litres]

Мириам сильно удивилась, когда их бросили.

На тот момент Система из добровольной уже стала обязательной, и «Х-Видение» носилось с новыми героями. Оставаться звездой долгое время Мириам, конечно же, не могла – говорить она толком не умела, знаниями не блистала, а из яркой внешности продюсеры выжали все, что можно и нельзя. Снимать и показывать ее перестали.

Кайрат зарегистрировался в Системе и получил пять баллов. Что в целом было вполне справедливо, потому что соответствовало его образовательному и ремесленному статусу. «Чистого сердца» и «природного ума» Система в нем не усмотрела и, в отличие от Мириам, никаких баллов в кредит и прочих поблажек не дала – возможно, просто потому, что на сей раз дело происходило не в студии популярного ток-шоу.

Это означало переезд в зону D в течение трех дней. Потерю места в учебном заведении и шансов на приличную работу. И возможную потерю семьи – Мириам теперь предстоял тот самый выбор: между мужем и социальным статусом.

Она начала названивать знакомым продюсерам, коих у нее, недавней звезды, было немало. Но они почему-то все как один не отвечали на звонки. Потом она обнаружила, что они поудалялись из ее друзей в Универсуме. Мириам продолжала попытки, плакала, ходила в эмиссариат, но добилась только того, что у нее самой отняли один балл – за не-Доверие к Системе. Оставаться в зоне С она при этом могла и с семью баллами, но Кайрат уже не мог.

Выбор казался очевидным, многие из нас, не моргнув глазом, отказались бы от супруга в пользу ребенка. Но для Мириам вопрос таким образом не стоял. Она всегда вела себя так, будто знала о жизни что-то особенное, и строго следовала своему внутреннему кодексу. Предать близкого человека было нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

Ее жертва, с практической точки зрения, была лишена всяческого смысла. С мужем и ребенком она снова оказалась в зоне D – вернувшись к тому, с чего начала. Только человеческую работу найти тут уже было нельзя. Ни уборщицей, ни кем-либо еще. Профессия классической маникюрши, которой владела Мириам, – умерла. Некоторые обитательницы зоны D еще заказывали себе примитивный маникюр, но выполняли заказ автоматы.

Живые маникюрши оставались только в зонах А и В, это были ВИП-мастера, которые стоили приличных денег и владели технологиями вживления биобижутерии: ногтей-экранов, биоколец, «живых» татуажей, проступающих в зависимости от настроения, погоды и времени дня, и прочего.

Уникальный шанс изменить свою судьбу, который выпал Мириам в ту ночь, когда она уснула у ведра с мыльной водой, был потрачен ею зря.

Интересно, что сама она так не считала. Даже и не смотрела на вещи под таким углом. Ни когда они оказались в зоне Е. Ни когда от туберкулеза умерли ее муж и сын. Ни разу не слышала я от нее проклятий в чей бы то ни было адрес.

Однажды я спросила ее, что она думает про Систему. Она сказала просто:

– Обман, конечно. Но Их, – она показала пальцем в потолок, – тоже можно понять. Нас слишком много, а машины все делают лучше нас. Куда нас девать?

– И как же быть, тетя Мириам? – спросила я. – Это же неправильно. Вашему Великому Господину такое явно должно не нравиться, почему Он это допускает?

Она посмотрела на меня строго.

– Имя Его Святое не смей трепать. Значит, так надо.

– Ага, последние времена настали? – спросила я саркастически.

– Почему последние? – удивилась Мириам. – Совсем не обязательно. То, что один человек построил, другой всегда поломать может.

– Вы что имеете в виду? Систему?!

– Ну да. Ее же люди построили.

С этой точки зрения я о Системе еще ни разу не думала. И хорошо делала, опасные это мысли.

– Выходи за него и попробуй с ним, – снова напомнила она мне про Серегу. – Вдруг получится.

– Не получится, – ответила я, ощутив вдруг прилив острой тоски. – Тетя Мириам, ничего тут не может получиться. Даже если мы сможем перебраться в зону D или С… И что? Ну больше будет еды. Ну чуть дальше от смерти. А так все то же самое – контролировать свои мысли постоянно, думать, как сесть и куда поставить ногу, каждую секунду трястись – ах, только бы не сняли балл, ах, только бы тренд не поменялся к худшему. Это же не жизнь…

– Знаешь, – сказала тетя Мириам, – когда я в юности мыла по ночам унитазы и еле доползала до дому, а в шесть утра нужно было вставать на смену, я тоже думала, что это не жизнь. Но это как раз жизнь и была. Потому что меня ждал Кайрат. И наш сын. В их глазах была жизнь. Это теперь жизни у меня нет. А тогда была.

– Да не люблю я его! – гаркнула я, понимая, куда она клонит.

– Э-э, девочка, а что вообще такое любовь?..

– Он необр… не умный! Не сильный! Не талантливый! Не крас… не привлекательный! Он как мужчина мне не нравится!

– Глупости говоришь. Как это – не сильный? Это же мужчина. Мужчина – это меч. А в мече – всегда есть сила.

Вот где, где она набралась этой доморощенной философии?!

– Не хочу я ничего!

Эту фразу я, кажется, опять сказала слишком громко, почти крикнула. Встала, отошла от тети Мириам, прижалась лбом к грязному оконному стеклу. Была осень, шел дождь, в лужах размокал мусор.

– Не хочу я ничего, – повторила я на тон ниже. – Ни во что не верю. Ничего не получится. Все бессмысленно.

– Вот это понятно, – спокойно сказала тетя Мириам, глядя сквозь меня бельмами глаз. – Ничего не хочешь и делать ничего не будешь. Это как раз понятно. Только ты с этим поосторожнее.

– С чем? – не поняла я.

– С тем, что ничего не будешь делать. Долго так не веди себя. Аллах рассердится и тебя подгонит. Может быть больно.

– Почему Аллаху надо меня подгонять?

– Ну а зачем Он тебя вернул с того света?

Я не знала, зачем.

– У Него есть планы на тебя. Не сиди сложа руки, девочка.

Я не послушала тетю Мириам и с каким-то мрачным наслаждением погрузилась в безысходную и беспросветную депрессию. Находилась я в этом состоянии до тех пор, пока меня действительно не подогнали.

Преступность у нас в зоне Е, как вы уже поняли, практически отсутствовала, но иногда, конечно, что-то недозволенное происходило. «Спускать пар народу надо как-то», – говорил по этому поводу дядя Виктор. Время от времени случались, например, пьяные дебоши. Крайне редко кого-то избивали. Еще реже – насиловали. Если жертва заявляла в Системную полицию, приезжали копы. Во многом их визит был формальностью, Система сама понижала дебоширу или насильнику рейтинг до одного или до нуля баллов. Со всеми вытекающими.

Совершить у нас преступление означало совершить самоубийство. Нужно было дойти до крайней степени отчаяния. И еще нужно было отыскать в себе силы на дебош, а у нас, вечно голодных, полубольных двубалльников, сил, в общем-то, не было ни на что.