Олег Дивов - Особый район Москвы

Так в этой истории появились те, кто, дай им волю, открестился бы от нее руками и ногами: пристав-исполнитель Маша, которая и не таких выселяла, и суровый начальник отдела УПДС Кречет, самый вялый и сонный человек на свете…

— Среди тебя провели инструктаж под роспись? — спросил Кречет, выкручивая затемнение очков на максимум.

— Постеснялись, — сказала Маша, придирчиво осматривая себя в зеркальце. — Или побоялись, кто их знает.

Ну да, подумал Кречет, ход мысли начальства яснее некуда: не дай бог, эта оторва Зарецкая на самом деле Маше глаз выцарапает. Сразу начнут искать крайнего, и тут выяснится, что наше мудрое руководство нарочно замотивировало пристава «стоять и умирать», как солдата на поле Бородинской битвы. И вроде никто не виноват, это же не приказ был, а только инструкция, но в целом неудобно может получиться, время-то не военное, да и мы не те богатыри.

Вот в могилу упасть при исполнении — это мы всегда согласные. Но глазом пожертвовать ради блага государства — перебор.

— Выходим! — скомандовала Маша.

— Если что, ты сразу — ко мне за спину, — сказал Кречет.

— Герой, — сказала Маша.

Журнаботы были антропоморфные, совсем не похожие на паукообразных роботов с кладбища, но тех, невинно пострадавших, Кречет искренне жалел, а по этим дал бы очередь из шокера с наслаждением. Да и живым репортерам он кое-что отстрелил бы. Стервятники. Они сразу налетели на приставов, но Кречет привычно въехал грудью в толпу, и та, почуяв силу, расступилась. Вопросы так и сыпались отовсюду, сливаясь в невнятный гул, — он просто не слышал их. И никого перед собой не видел. Нацелился на ответчицу и прокладывал к ней путь, внутренне сжавшись, как пружина, готовый к тому, что сейчас будут удивлять.

И его удивили.

Зарецкая расплылась в ослепительной улыбке и протянула вперед руки, будто собравшись Кречета обнять как минимум.

— Вот он! О чем вы говорили с Президентом, советник? Он приказал надеть на меня наручники и вышвырнуть отсюда?

Толпа заткнулась, будто ее выключили.

Этого следовало ожидать, подумал Кречет. Ведь сколько народу видело, как я с ним гуляю, а к Зарецкой тут, в общем, по старой памяти нормально относятся. Настучали.

Ну-с, и почему я этого не предвидел? Совсем плохой стал. Довело меня кладбище. И что теперь делать?

Позади тихо умирала от зависти Маша.

Эх, семь бед — один ответ, решил Кречет, буду импровизировать. Ты хочешь шоу — на тебе спектакль. Надоело мне в массовке. Хочу свои пять минут славы.

Он шагнул к Зарецкой, схватил протянутую руку и поцеловал ее. Расправив плечи, эффектно развернулся лицом к прессе. И значительным басом начал вещать.

— Я действительно говорил с Президентом. Я имел честь проинформировать Его Превосходительство о некоторых событиях прошедшей ночи. Федеральная служба судебных приставов успешно провела операцию по невоспрепятствованию… — тут он сделал паузу, — исполнению решения суда в обстановке, требующей от личного состава мужества и стойкости. Подробности вам сообщит пресс-служба. Если вы пожелаете их узнать, конечно.

Господи, что я несу, подумал он. Уволят же нафиг.

А с другой стороны, разве я не друг Президента?

— Что касается вашего вопроса, сударыня… — Кречет сунул руку в сумку, достал наручники и предъявил их прессе. — Я передаю этот инструмент правосудия вам! В знак того, что никто не посмеет ограничить ваше право говорить и быть услышанной!

Зарецкая послушно взяла наручники и озадаченно на них посмотрела.

У Маши было такое выражение лица, будто она сейчас умрет от зависти не в переносном, а в самом прямом смысле.

— Мы стоим на страже закона, но приходим с миром! — провозгласил Кречет. Придвинулся к ответчице вплотную, уставился на нее темными очками и еле слышно буркнул: — Я иссяк, теперь ваш выход.

— Я ничего не подпишу! — воскликнула Зарецкая, гордо вскинув голову. — Я здесь, и здесь я останусь! Но эти добрые люди — всего лишь орудие в руках, которые душат свободу! Я приглашу их в дом и все объясню им. Мы сейчас будем пить чай с пирожными валуевской кондитерской фабрики, лучшими пирожными в Москве, от которых не толстеют, и, я уверена, расстанемся друзьями. Спасибо за внимание, а завтра в это же время вас ждут новости от моего источника, приближенного к Белому Дому. Не пропустите!

Кречет поманил к себе Машу. Журнаботы что-то тараторили, живые наперебой кричали, а он ничего не слышал и просто красовался перед объективами, стоя между яркой брюнеткой с наручниками и очаровательной блондинкой в погонах.

Один раз в жизни — за все бессонные ночи, синяки и шишки, взыскания и выволочки и за кладбище тоже.

Первый раз и наверняка последний.

В доме Зарецкая, не оборачиваясь, пошла куда-то, а они гуськом потянулись за ней и, поплутав немного, оказались на кухне. Там было накрыто к чаю, и насчет пирожных хозяйка не обманула.

— Девушка, налейте нам… — Она бросила наручники на стол, уселась и вся как-то вдруг безвольно поникла. — Если хотите покрепче, в шкафчике — на любой вкус. Простите, сил нет совсем. Прислугу запугали, она разбежалась, сервоботов отняли, я тут одна и все сама…

— Садись, Машенька, — сказал Кречет. — Я за вами поухаживаю.

— Сам садись, на тебе же лица нет.

— Ну… как прикажешь.

— А вы, однако, артист, советник. — Зарецкая с усталым интересом рассматривала Кречета. — Артист… оригинального жанра.

— Он герой! — горячо возразила Маша. — У них ночью была перестрелка! На наших ребят напали! Они могли погибнуть!

Зарецкая грустно посмотрела на Машу.

— Непременно попробуйте эти пирожные, деточка моя. В городе они стоят бешеных денег. И от них действительно не толстеют.

— Я вам не деточка! — Маша чуть не уронила чайник. — Я советник юстиции третьего класса!

Зарецкая в ответ только хмыкнула.

Она взяла со стола наручники, повертела их так и сяк.

— Зачем вы дали мне… это?

— Ну… — Кречет замялся, подыскивая слова. — В знак того, что не будем применять силу.

— Он так распорядился?

— Нет. Знаете, мы и сами неплохо соображаем.

— Но ваше начальство приказало вам быть корректными? Я же обещала… ну, вы наверняка слышали… Не волнуйтесь, я вовсе не собиралась никому делать больно, просто хотела спровоцировать… Ага, значит, был приказ? Тогда это он! Вот же негодяй. Ему никого не жалко, понимаете? Ни чужих, ни своих не жалеет! Ему наплевать было, что я живого человека изуродую! Лишь бы найти повод меня арестовать и упрятать за решетку. Сделать так, чтобы я ничем не могла помочь мужу… Заберите эту гадость, видеть ее не могу…

Кречет взял наручники и положил в сумку. Рука наткнулась на пакетик, которому там точно не место. Совсем забыл о нем.