Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога [litres]

Кора говорила про свою мать, Мэйбл, как она вдруг исчезла и бросила ее на переменчивую милость посторонних. Про Блейка с его собачьей будкой, которую она порубила тесаком.

Потом рассказала Рою, что с ней делали за коптильней, и когда просила у него прощенья, что поддалась, он велел ей замолчать. Потому что это у нее надо было просить прощенья за все нанесенные ей обиды. Потому что каждый из ее врагов, все хозяева, все надсмотрщики, причинившие ей страдания, понесут наказание, если не на этом свете, так на том. Правосудие может вершиться медленно и незаметно, но в конце всем воздается по заслугам. Он закрыл ее собой, чтобы погасить сотрясавшую ее дрожь и рыдания, так они и заснули в дальней комнате одной из хижин на ферме Валентайнов.

Его словам о правосудии она не поверила, но то, что он так сказал, ей понравилось.

Утром, когда она проснулась, ей стало легче, и пришлось сознаться, что на самом деле она всему поверила, пусть даже не до конца.

Решив, что Кора слегла с одной из своих мигреней, Сибил в обед принесла ей поесть. Она поддразнивала Кору по поводу того, что Рой остался у нее на ночь. Только она села починить платье, которое собралась надеть нынче вечером на собрание, а этот, глядь, «поджавши хвост, улепетывает, держа ботинки в руках, ни дать ни взять пес, который стянул со стола мясные обрезки». Кора в ответ только улыбнулась.

– Вчера кроме твоего еще кое-кто приехал, – сказала Сибил.

На ферму вернулся Ландер.

Вот почему Сибил была настроена так игриво. Ландер всегда поражал ее воображение, после каждого приезда она жила, лелея в памяти его сладкие как мед речи. И вот наконец он снова тут.

Собрание точно состоится, хотя исход его неведом. Сибил не хотела бросать свой дом и ехать на Запад, а именно это, по общему мнению, намеревался нынче вечером предложить Ландер. Едва начались все эти разговоры про переселение, она сразу выступала против. Но и условия Минго, требовавшего прекратить укрывать беглых, были ей не по вкусу.

– Это ж единственное такое место на всем белом свете, а он его под корень!

– Валентайн ему не позволит, – успокоила ее Кора, хотя после их разговора в библиотеке поняла, что он мысленно уже пакует вещи.

– Посмотрим, – отрезала Сибил. – раз на то пошло, я и сама могу от себя речь сказать, чтобы все эти люди услышали чего следует.

Этим вечером Рой с Корой сидели в первом ряду, возле Минго с его семейством – женой и детьми, которых он выкупил из рабства. Жена Минго, Анджела, как всегда хранила молчание. Чтобы услышать ее голос, надо было притаиться под окном их хижины, где она без свидетелей вправляла супругу мозги. Дочери Минго нарядились в ярко-голубые платья, в черных косах блестели белые ленты. С младшей, пока обитатели фермы заполняли зал, Ландер играл в угадайку. Девочку звали Аманда. В руках она сжимала букетик искусственных цветов. Ландер отпустил на этот счет какую-то шутку, и они с Амандой засмеялись.

В подобные моменты кратких пауз между выступлениями Ландер неизменно напоминал Коре Молли. Она была уверена, что, несмотря на всю свою оживленную болтовню, этот человек более всего желал бы оказаться у себя дома и разыгрывать там концерты в полном одиночестве.

У него были длинные породистые пальцы. Странно, что человек, в жизни не державший в руках мотыги, не знавший, что такое собирать хлопок или подставлять спину под удар плетки-девятихвостки, стал голосом тех, кто делал это всю свою жизнь. Он был сухощав, бронзовая кожа говорила о негритянской крови матери. Ни разу Кора не видела, чтобы Ландер суетился или торопился. Он двигался с изысканной грацией, подобно листу, скользящему по поверхности пруда, выписывающему собственную траекторию средь кротких течений. Но стоило ему открыть рот, как становилось понятно, что силы, пригнавшие его сюда, кроткими не были.

На этот раз белых гостей не было. Пришли все те, кто жил и работал у Валентайнов, а также семьи с прилегающих «цветных» ферм. Только увидев всех участников одновременно, Кора поняла, как же их много. Были те, с кем она прежде не встречалась, вроде маленького бесенка, лихо подмигнувшего ей, когда они встретились глазами. Незнакомые друг с другом, а все же одна семья, седьмая вода на киселе, а какая ни есть родня. Сидя среди мужчин и женщин, родившихся в Африке или в колодках и либо вырвавшихся на свободу, либо купивших себе эту свободу, Кора чувствовала, как по ее спине ползут мурашки. Их клеймили, пороли, насиловали. Но вот они здесь. Черные. Свободные. Распоряжающиеся собственными судьбами.

Валентайн, чтобы не потерять равновесия, оперся ладонями о кафедру.

– Я рос не так, как большинство из вас, – произнес он. – Моей матери не приходилось дрожать за мою жизнь. За то, что среди ночи за мной придут и продадут на Юг. Белые судили только по цвету кожи, этого было достаточно, чтобы меня не трогали. Я убеждал себя, что не делаю ничего дурного, но всю жизнь пребывал в заблуждении. До тех пор, пока не пришли вы и моя жизнь не превратилась в нашу.

Он рассказал, как уехал из Виргинии, чтобы оградить детей от разрушительных расовых предрассудков и их страшных спутников – зверства и жестокости. Но когда Господь так милостив в своих щедротах, нельзя спасать только двоих детей.

– Лютой зимой в нашу дверь постучалась больная несчастная женщина, которую мы не спасли, – продолжал он дрогнувшим голосом. – Это было мое упущение. Пока кто-то из членов нашей семьи страдал в ярме рабства, я лишь формально мог называть себя свободным. И всем здесь присутствующим мне хочется сказать слова благодарности за то, что наставили меня на путь истинный. Неважно, пробыли вы с нами много лет или несколько часов, вы спасли мою жизнь…

Он покачнулся. Возникшая рядом Глория подхватила его.

Валентайн откашлялся.

– А теперь некоторые из членов нашей семьи поделятся с вами своими мыслями, и, надеюсь, слушать их вы будете так же, как слушали меня. Должно быть место для разных точек зрения, когда речь идет о выборе пути через дремучие дебри. В ночном мраке легко сделать неверный шаг.

Отец-основатель фермы отошел от аналоя, и на его место двинулся Минго, которого сопровождали дочери, целующие отцу руки на счастье.

Когда девочки вернулись на свои места, Минго начал с рассказа о пройденном пути, о бессонных ночах, когда он молил Бога не оставлять его, о годах работы, которые понадобились, чтобы выкупить семью на свободу.

– Кто-то себя спасал, а я честным трудом выкупал их одну за другой, – говорил он, утирая кулаком слезы.

Но потом сменил тон.

– Мы сотворили невозможное, но по себе мерить не следует. Спасутся не все. Для некоторых это недостижимо. Рабство растлевает их души, лукавый вкладывает в их головы скверну. Они ищут забвения в виски. В неверии и дьявольских соблазнах. Мы видим этих заблудших на плантациях, на улицах городов и поселков, – тех, кто не может и никогда не сможет себя уважать. Мы видим их здесь, им открывается благодать этого места, но они не способны ее принять. И они уходят всегда под покровом ночи, потому что в глубине души знают, что недостойны, что уже слишком поздно.