Марина Дяченко - Солнечный круг [сборник litres с оптимизированной обложкой]

В дверях чуть не упала. Ухватилась за притолоку.

Она сказала себе: если всю ночь вот так простоять на коленях у его кровати – помешательство минует его; уже через несколько часов ночного бдения у нее, кажется, не было ног. Только тупая саднящая боль.

Алонсо метался, стонал сквозь зубы и бормотал неразборчиво не то мольбы, не то угрозы; Альдонса стояла, как коленопреклоненное надгробие, готовая не сходить с места и год, и два или до смерти.

Потом Алонсо понемногу успокоился. На тумбочке догорала свечка, Альдонса видела, как лицо мужа разглаживается, как забытье переходит в сон. За окном стихали цикады; пришел рассвет, но шторы были плотно задернуты, и только тонкие лучики, ползущие по выщербленному полу, напоминали Альдонсе о времени.

Алонсо пошевелился.

Открыл глаза.

В первую секунду ее поразил бессмысленный, как у младенца, взгляд; мертвели, наливались сединой волосы у нее на висках. Длинная секунда потного смрадного ужаса…

– Альдонса? – выговорили его запекшиеся губы.

Ужас все еще жил в ней. Трясся в каждой жилочке.

– Альдонса… какое сегодня число?

Она закрыла сухие глаза:

– Двадцать шестое.

Он улыбнулся. Ни дать ни взять мальчишка, проснувшийся рано утром в день своих именин.

– У нас мало времени… Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?

Вот и все, сказала себе Альдонса. Не надо гневить Бога… Он действительно уйдет. Ничего не изменилось… Не надо гневить. Он здоров…

– Прячется… Росинанта подковали, Фелиса прячется…

– Ерунда… Два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?

Все как прежде, подумала Альдонса. И усмехнулась – мысленно, потому что улыбаться по-настоящему было больно губам.

– Завтрак приготовил Панса. Твоя одежда перед тобой, на стуле…

Он вдруг замер, будто прислушиваясь:

– А где это письмо?! Альдонса… где?!

Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…

– Где письмо? Где оно? С деньгами?

– Оно у Пансы, – ровным голосом отозвалась Альдонса.

– Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт… ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел… и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?

Он выбрался из постели и проковылял к окну. Ой, не надо света, успела подумать Альдонса.

Ударило солнце. Альдонса спрятала лицо; предстояло встать с колен, а ей не хотелось подниматься при свете. В присутствии мужа. Не нужно свидетелей…

– Что ты… Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай…

Злость придала ей сил. Рывок…

Собственно, ничего страшного. Главное теперь – удержать равновесие. Если ноги от колен – чужие чулки, набитые песком…

В дверях она все-таки упала.

– …Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил. По-свойски. – Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться, здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. – Так верите ли, господин мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не тронет. Ни в жисть. Никогда. Языком хоть что твори, а руки при себе оставь… Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая, живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она засмущалась, покраснела, как яблочко… Эх. У нас в селе тоже был такой, как напьется, давай жену мотузить… Так дед мой, царство ему небесное, головатый был старикан… Присоветовал ей сзади под юбку кирпич приспособить. То-то, драчун, все на пинки был скор… Так дал ей пинка, сломал палец на ноге, охромел… и все. Любились, как голуби, до старости. Вот как…

Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном оруженосце думает, – чтобы сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.

Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд пока удерживал его – сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь честь славной семьи Панса.

– Что ты под дверью топчешься? – спросил наконец сеньор Алонсо. – Иди сюда… Сядь.

Санчо занервничал:

– У нас в селе еще так говорят – вы бы сели, чтобы полы не висели… Я тут постою, ладно?

Алонсо посмотрел ему в глаза.

Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.

Подошел. Нащупал седалищем самый край лавки.

– Сеньор Алонсо…

– Ты поедешь со мной, Санчо?

Он разинул рот:

– Так это, сеньор Алонсо… Разве вы еще поедете куда-то?

Сдвинувшиеся брови хозяина заставили Санчо шлепнуть себя по губам:

– Нет, то есть я… Я не то имел в виду! Может, вы поедете… два дня же осталось, много дел… в лавку или к кузнецу, так я о том спрашиваю. И говорю: а разве вы поедете? То есть поедете в лавку, или к кузнецу, или…

Усилием воли он заставил себя заткнуться.

– Ты поедешь со мной, Санчо? – повторил Алонсо.

Санчо понял, что запутался. Что попал впросак, не надо было лезть хозяину на глаза, надо было спрятаться, как умная Фелиса…

Алонсо встал – Санчо поднялся тоже и попятился к двери; Алонсо рванул на себя стол, Санчо в какой-то момент показалось, что сейчас его строгий хозяин, подобно пьяному великану в корчме, начнет швыряться мебелью…

На обратной стороне столешницы тоже был портрет. Нос этого идальго казался огромной каплей, готовой скатиться с лица, но почему-то в последний момент задержавшейся. Прищуренные глаза смотрели холодно и отстраненно.

– Это Кихано-Отступник, – сказал Алонсо. – Федерико Кихано… Он тоже мой предок, поэтому я держу его портрет в гостиной. Он тоже отправился в путешествие… но не ради помощи обездоленным! Он предал и продал все, что можно. Он стыдился своей Дульсинеи и в конце концов отрекся от нее. Он без мыла лез во дворец, заводил дружбу с герцогами и маркизами, лез из кожи вон, чтобы на него обратили внимание… Его оруженосец был ему под стать – пьяница, обжора и предатель.

Санчо вздрогнул и отступил еще дальше.

– Я не называл предателем тебя , – медленно сказал Алонсо. – Я хочу объяснить тебе… Санчо. До выезда осталось два дня. Я не боюсь больше ничего на свете; помешательство пощадило меня, а значит, в мире не осталось силы, способной меня удержать.

Санчо, сопя, привел мебель в надлежащее положение, подобрал с пола рассыпавшиеся свечи, заново постелил скатерть, разгладил складочки:

– Сеньор Алонсо… Я таки и есть предатель. Я… купился, сеньор Алонсо. Но когда я купился… я еще не знал вас. Я думал… что вы просто останетесь дома. Что это ничего, ничего особенного. Я не хотел, чтобы вы сходили с ума! Я готов сжевать эти проклятые деньги. Сеньор Алонсо, что мне сделать, чтобы вы меня простили?