Марина Дяченко - Солнечный круг [сборник litres с оптимизированной обложкой]

«Что ты знаешь о справедливости?»

Почему – Саша?!

Он, Антон, добровольно отказался от поблажки. А Саша – тот всегда боялся пойти на общих основаниях…

«Людовик меня поменяет, если только что…»

И вот он, Антон, играет с каким-то Данилкой.

…Этот подросток был решителен и самоуверен. И он был на полголовы выше Антона; игра шла по кругу: Данил прижимал Антона к линии, мяч выходил в аут. И снова Данил прижимал Антона к линии…

– Хорошо, – сказал Людовик. – Мэл, Антон, обождите меня недолго.

И ушел за забор – вместе с Данилом.

– Менять будет, – сказал Мэл.

– Что? – не понял Антон.

– Этот не годится.

– А чем ему не угодил Саша?!

Мэл пожал плечами:

– Ведь это он себе выбирает игроков, а не я и не ты… Правда?

И в ту же секунду появился Людовик с другим парнем – это был ровесник Антона, затравленный, мосластый, в поношенной флотской тельняшке.

Когда счет в новой игре сделался две тысячи сто восемь – две тысячи девяносто в пользу команды Мэла, Людовик отложил армейский автомат. Антон еще не видел огнемета – но знал, что он непременно появится; он знал это – но все равно рванулся к кольцу. Зная, что заколотит.

Мяч был оранжевый, а огонь – белый. Если смотреть изнутри. Белый с тонкими черными веточками, похожими на кровеносные сосуды. И Антон бежал и горел – долго, несколько длинных секунд.

В огне сворачивались листья каштана. И листы чьих-то писем – детский почерк; и оплывали, будто льдинки, цветные и черно-белые фотографии…

Они с Ленкой на море. С «сувенирным» видом за плечами. Ленка улыбается и обнимает Антона за шею.

Ленка в тонком халатике на мокрое тело.

Ленка…

«Мама! Забери ты меня из этого лагеря. Тут скучно, в девять вечера спать, и все время дождь. И вожатый противный. Я жду тебя в воскресенье…»

Когда Антон смог открыть глаза, в воздухе все еще пахло паленым. И ноги в кроссовках стояли кругом – в серых и синих кроссовках; потом блеснула будто яичная скорлупа, и белые, как пароход в далеком море, большие тяжелые кроссовки выплыли откуда-то и остановились у Антона перед глазами.

– Вставай, – сказал Мэл.

Копоть была всюду. И – запах.

– Теперь ты имеешь представление о месте, куда так просился, – сказал Мэл Антону на ухо. – Поэтому соберись и играй дальше.

Вода стекала в забранную решеткой дыру посреди душевой. Ребята говорили вполголоса и косились на Антона с опаской. Новенький – его звали Кирилл – сидел на корточках, обхватив руками стриженую голову.

Вода была черной. Копоть никак не желала отмываться.

– Мэл…

– Да?

– Я ведь не могу ничего исправить… ничего вернуть. Ведь не могу?

Мэл хмыкнул:

– Ты хочешь, чтобы я тебя утешал?

– Нет, – сказал Антон. – Я просто спросил. Я подумал… Ведь трудно забросить мяч под огнеметом, правда?

– Трудно, – согласился Мэл.

Антон отвел глаза. Посмотрел на свои руки. Ладони были серые, как пепел.

– А что, если кто-то сделает? Это? Забросит в огне?

Мэл некоторое время его разглядывал, а потом вдруг расхохотался:

– Ты хочешь торговаться, что ли? Нет, я тебя правильно понял? Ты хочешь заключить договор ?

У него были ровные острые зубы. Большая слива на футболке переливалась всеми оттенками синего.

Счет был пять тысяч сто тридцать шесть на пять тысяч двести в пользу команды Мэла. Новичок Кирилл был очень хорош в игре, но слаб психологически. Всякий раз, когда в спину ему ударяла автоматная очередь, он умирал всерьез и надолго; его приходилось едва ли не силой поднимать с подмерзшего снега и пощечинами приводить в чувство. И долгие минуты после этого Кирилл мыкался по площадке, будто слепой котенок; команда Людовика теряла очки, и Антон знал, что скоро придет очередь огнемета.

Пришла.

Антон выпрыгнул с линии штрафной – и увидел Вову, который рвался к кольцу и был совершенно открыт. И Антон паснул, и Вова обязательно заколотил бы, если бы тонкая огненная струя, прицельно выпущенная Людовиком, не превратила его в пляшущий факел.

Мяч ушел в аут.

Новичок Кирилл сел на снег.

Антон подошел к черной кукле, которая еще секунду назад была Вовой и которая через секунду снова станет Вовой, грязным и отвратительно пахнущим.

– Моя очередь, – сказал Антон угрюмо. – Вытащишь на себя меньшего Славика и паснешь мне… Понял?

И Вова кивнул.

…Внизу был зеленый двор. Большие каштаны. Машины у соседнего подъезда. Провода.

Скрежетал жестяной козырек.

Приглашающе покачивались кроны. Мягкими струями изгибались облака, звали полетать…

Опрометью, как нашкодивший кот, он кинулся прочь от края крыши. Спотыкаясь, путаясь в какой-то проволоке, налетая на антенны, снося все на своем пути – прочь, на лестницу, в полумрак.

Шестнадцатый этаж. Пятнадцатый. Четырнадцатый…

Кто-то отшатнулся с дороги:

– Ты чо, сдурел?

(Огонь мешал и думать, и видеть. Мяч был белый. Все было снежно-белое. Пальцы уже лопнули, обуглились, но глаза еще видели белый-белый свет этого последнего огня.

Пламя было плотное, будто желе. Белое с черными прожилками.

Антон успел увидеть, как над кольцом со сгоревшей сеткой…

К тому моменту его уже не было, он сам уже почти сгорел…

Опускается большой, неправильной формы мяч, будто голова снежной бабы…

Катится по краю кольца – и валится внутрь…)

Он выбежал на этот незнакомый двор, под это незнакомое солнце, под взгляды незнакомых старушек. Тех старушек, которым так и не пришлось стать свидетелями его полета…

(Огонь…)

Его провожали прокручиваниями пальцев у виска; он бежал по тротуару, задевая прохожих, кинулся к телефону-автомату, но не смог набрать номер и бросился бежать дальше…

(Зеленый двор под ногами. Скрип жестяного козырька…)

Вот дом.

Вот этаж.

Вот дверь.

Сейчас откроют.

– Мама!..

Стены душевой были облицованы белой кафельной плиткой. Кое-где вместо выпавших кафельных квадратов темнели пустые бетонные четырехугольники. На потолке набрякали тяжелые капли, а из душа хлестала широким веером горячая, очень горячая вода.

– Итак, речь идет о мальчике с «Императора»?

– Да. По документам Денис Донцов. Хотя у него сроду не было никаких документов, это уже сейчас…

– Понимаю.

– На данный момент тринадцать лет. Зачат и рожден в экспедиции. Треть исследовательских отчетов – я имею в виду, нормальных отчетов, когда у них было еще все нормально, – касаются течения беременности, родов, потом развития младенца…

– Роды были частью исследовательской программы?

– Да. Вы понимаете, как это важно. Воспроизводство популяции в условиях дальнего похода. Первейший вопрос… Хотя, конечно, они сделали массу важных дел. Других дел. В состав экспедиции входили двенадцать человек, все блестящие специалисты…