Андреас Эшбах - Аквамарин

Я помню тот момент, когда тетя Милдред, обливаясь слезами, сказала мне, что мама умерла и нам теперь нужно держаться друг за дружку. Когда я об этом думаю, до сих пор ощущение такое, как будто бы нож вонзается в сердце.

– В любом случае это была болезнь, которую она заработала себе в своих путешествиях, – говорит тетя Милдред. – Когда уезжала, она была совершенно здорова. Я думаю, что это случилось, когда она была в буддийской зоне в Малайзии. Она пробыла там долго, а у них тогда как раз были проблемы с биохакерами. В письмах, которые она писала мне оттуда, однажды даже упомянула о том, что полиция обнаружила нелегальную генлабораторию совсем близко от нее.

– Она писала тебе письма? – повторяю я. – А можно мне их прочесть?

Лицо тети Милдред мрачнеет.

– Может быть, когда ты станешь постарше. Письма твоей матери – они… очень личные.

Иными словами, там, видимо, есть что-то про секс. В том, что касается этой темы, взгляды тети Милдред традиционнее неотрадиционализма.

Биохакеры? О них мне случается слышать то и дело. Чаще всего это люди, копирующие запатентованные бактерии, чтобы производить лекарства или еще какие-нибудь вещества, за которые можно получить хорошие деньги на черном рынке. Некоторые из них пытаются шантажировать людей, угрожая им индивидуализированными генетическими заболеваниями – что-то вроде тех болезней, которыми австралийцы в прошлом веке уничтожали животных, – но те из них, кого до сих пор удавалось поймать, блефовали. Не так уж это, выходит, и просто.

А еще бывают биохакеры, которые просто глупостями занимаются: случайным образом смешивают гены, подсаживают в разные клетки и смотрят, что из них вырастет. Если вообще что-нибудь вырастает, чего обычно не происходит.

Тут я замечаю, что от этой мысли у меня мурашки побежали по спине. А вдруг я тоже продукт такого баловства? Баловства, где что-то пошло не так?

Тетя Милдред устало проводит рукой по глазам и говорит:

– Я еще раз навещала ее, когда она уже была в Албани. Она была подключена ко всем этим аппаратам, маленькая и бледная. Еле-еле шевелила руками, я почти не понимала, что она говорит. Она сказала, что я должна отвезти тебя в неотрадиционалистскую зону, чтобы ты получила хорошее образование. Я сказала: «Что ты такое говоришь, ты через пару недель будешь снова дома, и тогда мы поедем все вместе». «Нет, – ответила она, – я в это не верю». И попросила, чтобы я пообещала ей это. И я пообещала.

Она останавливается и с горестным видом опускает руки на колени.

– А потом? – осторожно спрашиваю я.

– А потом мне позвонили, сказали, что она умерла. Ночью, не мучась. Через четыре дня после того, как я была у нее.

Я пытаюсь вспомнить, но внутри пустота. Нет даже большой черной дыры. Как будто бы этого времени просто не было.

– Я была на похоронах?

Она изумленно смотрит на меня.

– Ну конечно. Неужели ты не помнишь?

– Нет, – признаюсь я. И в этот миг в моей памяти всплывает размытая картинка. – Нет, я помню. Там был мужчина.

– Мориц. Да, был.

Я никогда раньше не слышала этого имени.

– Кто это?

– Друг, с которым твоя мама тогда сбежала из Перта. Мориц Леман. Ученый, на пять лет старше Моники.

« Ученый»! Видеть, как руки тети Милдред складываются в это слово, – словно удар под дых.

– Получается, это мой отец? – начинаю я, но тетя Милдред делает отрицающий жест руками и объясняет:

– Нет. Они с Моникой расстались вскоре после того, еще в Мельбурне, и он потом вернулся назад. Это было за четыре года до твоего рождения.

Значит, этот Мориц Леман не мой отец. Мне ужасно тоскливо.

– Давай о чем-нибудь другом поговорим , – прошу я.

Тетя Милдред с готовностью кивает, но мы потом уже ни о чем не говорим, просто молча доедаем десерт.

Когда позднее я сажусь за уроки, мне становится понятно, что я напала на след.

Мориц Леман. Ученый. Из Перта. С этого уже можно начинать.

Я нажимаю на значок поиска, выбираю «все доступные источники», а потом вдруг меня охватывает сомнение. Те ключевые слова, которые мы задаем для поиска, фиксируются, и некоторые из них приводят к допросам с пристрастием – почти любому из парней есть что рассказать на эту тему.

А что, если Мориц Леман – как раз такое ключевое слово? Что, если я выдам себя, если создам такой запрос для поиска?

Я отменяю поиск, включаю функцию телефона и быстро звоню Пигриту. Он, похоже, тоже сидит над домашкой, потому что не проходит и пары секунд, как его лицо возникает у меня на экране планшета.

– Привет, Саха. – В его голосе слышится удивление. – Как дела?

– Я хочу найти информацию об одном человеке, но не решаюсь сделать это со своего планшета, – честно заявляю я. – И тут я подумала, вдруг ты мог бы…

– Ясное дело, – перебивает он меня. – Я могу зайти с папиного планшета. Он подключен к научной сети, там никто ничего не узнает. Просто назови имя.

– Мориц Леман, – говорю я. – Ученый, предположительно в области биологии, генетики и тому подобного. И он жил в Перте. Лет двадцать назад.

Пигрит приподнимает брови.

– Перт? Вообще без проблем. Это зона концерна, они там точнее всего фиксируют данные своих людей, – с готовностью объясняет он. – Я тебе перезвоню через юнит.

И он исчезает с экрана. Один юнит – это сотая часть дня. То есть, по нашему исчислению, даже меньше пятнадцати минут. Они кажутся мне вечностью.

Я смотрю в окно и спрашиваю себя, зачем я втянула в это Пигрита. Возможно, это было ошибкой… Да, это было ошибкой!

Он перезванивает через тридцать две минуты, это больше двух юнитов. И вид у него злобный.

– Ничего не находится, – говорит он. – Кто это вообще?

– Да так, я просто поинтересовалась, – говорю я. – Спасибо, что старался помочь.

– Тебе придется как-нибудь объяснить мне это поподробнее.

Я киваю.

– Ну да. Как-нибудь.

И прерываю звонок.

Всю неделю я совершенно невыносима и стараюсь не попадаться никому на глаза, даже Пигриту. По ночам мне иногда снится, что я под водой, но наутро лишь смутно помню об этом. Эти сны не всегда приятные. И ужасно осознавать, что я действительно могла бы это делать, действительно могла бы плавать под водой так долго, как захочу, вот только мне нельзя.

Каждый раз после такого сна с утра моя кожа вся чешется и кажется болезненно сухой. И каждый раз, когда через стену школьного двора до меня доносится запах соленой воды и водорослей, мои ноги становятся ватными.

Утром в четверг тетя Милдред уходит из дома, забыв планшет. Сначала я этого не замечаю. Я, как обычно, мою посуду после завтрака и как раз собираюсь идти к себе наверх, чтобы позаниматься, как вдруг слышу непонятное гудение. Оно продолжается всего пару секунд, но я буквально каменею от страха. Осторожно направляюсь туда, откуда слышался звук, и нахожу планшет тети Милдред: он лежит на полу около калошницы. Так как она ничего не слышит, ее планшет не издает привычного «пинг!». Когда приходят сообщения, он вибрирует, к тому же у него загорается желтая рамка и не гаснет, пока сообщение не будет прочитано.