Эдуард Веркин - Звездолет с перебитым крылом [litres]

Зазвонили в звонок, открылась дверь в зал, и молоденькая билетерша Сарапульцева стала запускать народ внутрь. Мы встали в очередь. Очередь как очередь, но Анна и Марк стояли как-то очень торжественно и строго, точно не в кинотеатр они стояли, а в какой-то музей большой. И взволнованно очень. От их этой строгости и взволнованности и мы с Дюшкой стояли молча и не знали, как себя вести.

Дюшка, как всегда, достал места на первый ряд, самые хорошие. Многие считают, что самые хорошие места это задние, но нам первый ряд нравится. Никто перед тобой не маячит, ноги можно вытянуть, а экран точно нависает, ты словно сам в фильме оказываешься.

Мы расположились прямо в середине ряда и вытянули ноги. Скоро зал набился целиком, свет погасили и запустили журнал про судостроение.

Я люблю про вред алкоголизма, или про американскую военщину, или про какого-нибудь изобретателя, придумавшего автомат для выпечки блинов. А про судостроение скучно, ну, построили ледокол, ну, отправили на Северный полюс, план какой-то перевыполнили, северный завоз завезли. Но так всегда, перед самыми хорошими и интересными фильмами показывают самый скучный журнал. И самый долгий.

Журнал тянулся и тянулся, но Анна и Марк смотрели его с интересом, так что Дюшка, который пустился в болтовню про то, что ледоколы скоро будут неактуальны, потому что все тяжелые и крупногабаритные грузы будут перевозить на дирижаблях, в дирижаблях будущее, в двадцать первом веке придумают такие дирижабли, которые смогут летать в космос, замолчал и стал тоже смотреть.

Минут двадцать мы смотрели про корабли и слушали про дирижабли, а потом началось про самураев.

Мне нравятся «Семь самураев». Да они всем нравятся, все их не по одному разу смотрят, а потом еще раз хотят посмотреть. Едва по экрану начинают бегать мужики с косыми саблями, как вокруг все исчезает словно.

В этот раз так же случилось. Кинотеатр растворился, я оказался в черно-белой Японии и оглох от криков, пальбы и ярости. Потом все закончилось, Дюшка дернул меня за руку, и очухался я только на воздухе.

Публика выдавливалась на улицу. Мужики стояли вдоль стены, курили, усмехались и покачивали головами. Мальчишки размахивали руками и что-то по-японски кричали. Дюшка бывало улыбался. Анна молчала. Но ей фильм понравился, я это по ее лицу понял.

Марк не показывался долго, а как вышел, сразу двинул под рябину, туда, где было темно. Отвернулся и встал, повесив голову, и так и стоял. Странно стоял, как ненужный самурай, ссутулившись, спрятавшись в куртку, один.

– Что это с ним? – спросил я.

– Плачет, – ответила Анна.

Дюшка заявился часов в девять. Я таскал воду в баню. Двадцать ведер принес, и оставалось еще двадцать. Это где-то минут на сорок работы, если бы Дюшка мне помог, то на полчаса, но он, конечно, не помог. Таскался за мной, говорил о какой-то посторонней ерунде, о какой-то своей троюродной тетке из Якутска, которая разводила волнистых попугайчиков и достигла в этом мастерства. Я догадывался, что ему нужно, но виду не подавал, воду таскал.

– Мне кажется, она любит розы, – сказал Дюшка наконец. – Все девчонки любят розы.

Я уже почти дотаскал воду, два ведра осталось.

– Ну и что? – спросил я. – Ну, любят. Где ты в нашем городе роз найдешь?

С розами у нас плохо. У нас если люди женятся, то цветы им из области привозят. Цветы, торт с кремом, «Волгу» белую можно заказать.

– А ты наломай шиповника, – посоветовал я. – Шиповник – это дикая роза.

– Ты что, дурак? – усмехнулся Дюшка. – Думаешь, Анна не отличит шиповник от розы?

Я подошел к колодцу, откинул крышку, поймал очеп. Не очень люблю воду с колодца носить, тяжело. Зато вода в нем хорошая, в бане без мыла можно мыться. Но после сорока ведер плечи отваливались и шею тянуло.

Я дернул очеп вниз, нагнул журавль, затолкал ведро в сруб. Булькнуло. Я всегда ведром чиркаю по дну колодца – чтобы зачерпнулось песка. Двадцать лет назад мой папка вот так зачерпнул воды и достал со дна золотую монету, дедушке вставили два зуба. Мне золотые монеты не попадались, однажды двадцать копеек достал проржавевшие, ну и гвозди.

– Говорят, в Ивановской области недавно атомную бомбу под землей взорвали, – сказал Дюшка. – Теперь там вся вода заражена в колодцах, и воду им привозят в бочках.

– Зачем взорвали? – не понял я. – Для чего?

– Для совершенствования военной техники, – объяснил Дюшка. – Но это так в газетах пишут, а на самом деле все не так.

– То есть?

Я достал из колодца воду, перелил в свое ведро.

– Там на самом деле уничтожили подземную лодку, – выдал Дюшка. – Когда мы во Владивосток ехали, с нами мужик в купе был, он про такие рассказывал. Реки текут не только по поверхности, но и под землей. И есть такие лодки, которые могут по этим рекам проплыть.

Дюшка заглянул в колодец. И я заглянул, точно надеялся увидеть там спину такой подводной лодки.

– Подземная лодка американцев зашла сначала в Волгу, потом стала продвигаться под землей в сторону Москвы, – сообщил мне Дюшка. – Локаторы вроде Соленого Бора не только небо слушают, но и землю. Вот как услышали эту лодку, так, пока не поздно, ее атомным взрывом и сожгли.

Я достал из колодца второе ведро. Что-то я слабо верил в атомный взрыв в Ивановской области, Дюшка это придумал. А про подземную лодку наверняка придумал.

– У меня есть пятнадцать рублей, – сказал Дюшка.

Так и есть. Атомный подземный взрыв был отвлекающим маневром, а теперь хитрый Дюшка нанес свой основной удар.

– Как ты все-таки думаешь, можно в нашем городе найти настоящие розы? – спросил он.

– Вряд ли, – сразу ответил я.

– Можно, – не согласился Дюшка. – Я знаю где. У Толстой. На пятнадцать рублей можно… букет купить целый.

Интересно, откуда у него пятнадцать рублей?

– Не продаст, – выразил я сомнение. – Толстая розы не для продажи выращивает.

– А для чего? – удивился Дюшка.

– Для других целей. Вот на Восьмое марта устраивают когда концерт в парке, она всегда с розами гуляет. Идет, а в руках букет. Ни у одной женщины нет цветов, а у Толстой розы. Толстая шикарность любит.

Дюшка почесал подбородок.

– И на Девятое мая еще, – напомнил я. – Она всегда ветеранам-женщинам по розе дарит. Или если артисты какие приезжают…

– Пятнадцать рублей, – напомнил Дюшка.

– Тут дело принципа, – возразил я. – А потом Толстая передовик, ее рублями не соблазнишь.

– Зачем она тогда на вокзале торгует?

– Я же говорю, она шикарность любит. У нее «копейка» есть, так она теперь на «Волгу» копит. А розы… Она утром, когда чай садится пить, любит, чтобы у нее в вазочке всегда свежесрезанная белая роза стояла.

– Для чего?

– Для души, – ответил я. – Всю ночь на заводе тесто замешиваешь, корячишься, а утром вот хочется, чтобы красиво было.