Эдвард Беллами - Утопия XIX века. Проекты рая [litres с оптимизированной обложкой]

Судя по свидетельствам современников, против концентрирования капитала тогда восставали ужасно. Люди думали, что он угрожает обществу самой отвратительной формой тирании, какую когда-либо им приходилось переживать. Предполагали, что большие корпорации готовили для них ярмо самого низкого рабства, какое когда-либо налагалось на род людской, рабства и не по отношению к людям, а по отношению к бездушным машинам, неспособным ни к какому другому побуждению, кроме ненасытной жадности, бросая взгляд на прошлое, мы не должны удивляться их отчаянию, так как никогда, конечно, человечеству не приходилось становиться лицом к лицу с более мрачной и ужасной судьбой, чем та эпоха корпоративной тирании, которой оно ожидало.

Между тем промышленная монополия, несмотря на весь поднятый против нее шум, развивалась все более и более. В Соединенных Штатах, где это течение раздалось шире, чем в Европе, в начале последней четверти этого столетия ни одно частное предприятие в любой из важнейших отраслей промышленности не имело успеха без поддержки капитала. В течение последнего десятилетия этого века мелкие предприятия быстро исчезали или прозябали как паразиты больших капиталов, или имели место в таких отраслях, которые были слишком мелки, чтобы привлекать к себе крупных капиталистов. Малые предприятия в том виде, в каком они еще оставались, были доведены до положения крыс и мышей, которые живут в норах и углах, стараются не быть замеченными, чтобы сколько-нибудь продлить свой век. Железные дороги продолжали все более соединяться между собою до тех пор, пока незначительное число больших синдикатов не забрало в свои руки каждый рельс в стране. В фабричном деле каждая важная отрасль промышленности находилась в распоряжении синдиката. Эти синдикаты, круговые поруки, опеки, или как бы их там ни называли, устанавливали цены и убивали всякую конкуренцию, за исключением тех случаев, когда возникали союзы столь же обширные, как и они сами. Затем наступала борьба, в результате которой являлась еще большая консолидация капитала. Большой городской рынок подавлял своих провинциальных соперников отделениями своих складов по провинциям, в самом же городе всасывал в себя своих мелких соперников до тех пор, пока торговля всего квартала не сосредоточивалась под одной кровлей с сотнями бывших владельцев лавок, которые превратились в приказчиков. Не располагая своим собственным предприятием, куда бы можно было поместить свои сбережения, мелкий капиталист, поступая на службу корпорации, в то же самое время не находил иного применения своим деньгам, как покупку ее акций и облигаций, и таким образом становился от нее в двойную зависимость.

Тот факт, что отчаянная народная оппозиция против объединения предприятий в нескольких сильных руках оставалась бесплодной, служит доказательством, что на это должны были существовать важные экономические причины. И действительно, мелкие капиталисты со своими бесчисленными мелкими торговыми предприятиями уступили место крупному капиталу потому, что они принадлежали к периоду мелких условий жизни и не доросли до потребностей века пара, телеграфов и гигантских размеров его начинаний. Восстановлять прежний порядок вещей, даже если бы это было возможно, значило бы возвращаться к временам мальпостов. Несмотря на весь гнет и невыносимость господства крупного капитала, даже самые жертвы его, проклиная его, должны были признать удивительное возрастание производительной силы, появившейся в национальной промышленности, громадные сбережения, достигнутые сосредоточением предприятий и единством их организации, и согласиться, что со времени замены старой системы новою, мировое богатство выросло в такой степени, какая и не снилась никому никогда до той поры.

Конечно, это огромное возрастание богатств повлияло главным образом на то, чтобы богатого сделать еще богаче, увеличивая пропасть между ним и бедняком; но как средство для созидания богатства, капитал оказался фактором, пропорциональным его консолидации. Восстановление старой системы с дроблением капитала, будь оно возможно, повело бы за собой, пожалуй, больше равенства в условиях жизни вместе с большим индивидуальным достоинством и свободой, но это было бы достигнуто ценою общей бедности и застоя в материальном прогрессе. Разве не было возможности воспользоваться этим могущественным консолидированным капиталом, не поддаваясь гнету плутократии наподобие Карфагена? Лишь только люди сами начали задаваться этим вопросом, они нашли готовый ответ. Истинное значение этого движения в пользу ведения дел все более возраставшими скоплениями капитала, стремление к монополиям, вызывавшим отчаянные и напрасные протесты, было признано наконец вполне естественным процессом, которому оставалось только довести до конца свое логическое развитие, чтобы открыть человечеству золотую будущность.

В начале нынешнего столетия развитие это завершилось окончательной консолидацией всего национального капитала. Промышленность и торговля страны были изъяты из рук группы неответственных корпораций и синдикатов частных лиц, действовавших по своему капризу и в своих личных выгодах, и вверены одному синдикату, явившемуся представителем нации, который должен руководить делом в общих интересах и для пользы всех. Можно сказать, нация как бы организовалась в один огромный промышленный союз, поглотивший всякие иные союзы. На место всех других капиталистов явился один капиталист, единственный предприниматель, последний монополист, уничтоживший всех прежних и мелких монополистов, монополист, в выгодах и сбережениях которого участвовали все граждане. Одним словом, жители Соединенных Штатов решили взять в свои руки ведение своих предприятий точно так же, как ровно сто лет тому назад, они сами взялись управлять страной, и в своих экономических делах устроились совершенно на тех же основаниях, какими руководствовались в задачах управления. Удивительно поздно в мировой истории, наконец, стал общепризнанным очевидный факт, что ничто не может считаться более национальным, чем промышленность и торговля, от которых зависят средства к существованию народа, и предоставление их частным лицам, которые занимались бы ими для своих личных выгод, является таким же безрассудством, даже гораздо большим, как и предоставление функций общественного управления аристократии для ее личного прославления.

– Но такая удивительная перемена, как вы описываете, – сказал я, – конечно, не могла совершиться без большого кровопролития и ужасных потрясений?

– Совершенно напротив, – возразил доктор Лит, – тут не было ни малейшего насилия. Перемена эта предвиделась давно. Общественное мнение вполне созрело для этого, а за ним стояла вся масса нации. Противодействовать ей невозможно было ни силой, ни доводами. С другой стороны, народное чувство по отношению к большим компаниям и их представителям утратило свою горечь, так как народ пришел к убеждению в их необходимости как звена, как переходной фазы в развитии истинной промышленной системы. Самые ярые противники крупных частных монополий вынуждены были признать неоценимые заслуги, оказанные ими в воспитании народа до той степени, когда он мог взять на себя управление своими делами. Пятьдесят лет тому назад консолидация какого бы то ни было рода промышленности под национальным контролем даже самым пылким сангвиникам показалась бы слишком смелым экспериментом, Но путем целого ряда наглядных фактов нация усвоила совершенно новые взгляды на этот предмет. Многие годы видела она, как синдикаты пользовались бо`льшими доходами, чем государство, и управляли трудом сотен и тысяч людей с производительной силой и экономией, недостижимыми в более мелких операциях. Пришлось признать аксиомой, что чем крупнее предприятие, тем проще приложимые к нему принципы. Как машина вернее руки, так и система, в крупных предприятиях играющая ту же роль, какую в великих предприятиях исполняет хозяйский глаз, достигает более верных результатов. Таким образом и вышло благодаря самим корпорациям, что в то время, когда пришлось самой нации взяться за выполнение своих функций, эта мысль уже не заключала в себе ничего неосуществимого даже в глазах нерешительных людей. Это, несомненно, был шаг вперед, каких раньше не делалось, но при этом стало ясно для всех, что нация, оставшись единственным монополистом на поле производительности, неминуемо должна освободить предприимчивость от многих затруднений, с какими приходилось бороться частным монополиям.