Эдвард Беллами - Утопия XIX века. Проекты рая [сборник litres]

– Каким же образом совершается это распределение? – спросил я.

– Как нельзя проще, – отвечал доктор Лит. – Всякому гражданину открывается кредит соответственно его доле из годового производства нации, который в начале каждого года вносится в общественные книги. На руки же каждому выдается чек на этот кредит, представляемый им в случае какой-либо потребности в любое время в общественные магазины, существующие в каждой общине. Такая постановка дела, как видите, устраняет необходимость каких бы то ни было торговых сделок между потребителями и производителями. Может быть, вы пожелаете взглянуть, что это за чеки? Вы замечаете, – продолжал он, пока я с любопытством рассматривал кусочек папки, который он мне подал, – что карточка эта выдана на известное количество долларов. Мы сохранили старое слово, но не предмет, обозначаемый им. Термин этот, в том смысле, как мы его употребляем, соответствует не реальному предмету, а служит просто алгебраическим знаком для выражения сравнительной ценности различных продуктов. С этою целью все они расценены на доллары и центы совершенно так же, как было и в ваше время. Стоимость всего забранного мною вносится в счетную книгу клерком, который из этих рядов квадратиков вырезает цену моего заказа.

– Если бы вы пожелали купить что-нибудь у вашего соседа, можете ли вы в таком случае передать ему часть вашего кредита, в виде вознаграждения? – спросил я.

– Во-первых, – возразил доктор Лит, – нашим соседям нечего продавать нам, во всяком же случае наш кредит строго личный, без права передачи. Прежде допущения какой бы то ни было передачи, о какой говорите вы, нации пришлось бы вникать по все обстоятельства подобных сделок, для точной проверки ее полной правильности. Уже одно то, что обладание деньгами не служило еще доказательством законного права на них, было бы достаточным основанием для уничтожения их при отсутствии всяких других поводов. В руках человека, который украл деньги или ради них убил кого-нибудь, у вас они имели такое же значение, как и в руках человека, который заработал их трудом. Люди взаимно обмениваются теперь подарками по дружбе; купля же и продажа считаются абсолютно несовместными с чувством взаимного расположения и бескорыстия, одушевляющими граждан, и чувством общности интересов, на котором зиждется наш общественный строй. По нашим понятиям, купля и продажа со всеми их последствиями по самой своей сущности – явления противообщественные. Они развивают эгоизм, в ущерб другим качествам человека. Ни одно общество, члены которого воспитаны в подобной школе, не в силах подняться над уровнем весьма низменной степени цивилизации.

– Как же если случится вам издержать более ассигновки по вашему чеку?

– Сумма ее так велика, что, скорее, мы далеко не истратим ее всю, – возразил доктор Лит, – но если бы исключительные издержки истощили ее до конца, в таком случае имеется возможность воспользоваться небольшим авансом из кредита будущего года, хотя этот обычай отнюдь не поощряется, и при этой льготе, в целях пресечения зла, делается большой учет. Само собою разумеется, что человек, признанный за беспечного расточителя, получал бы свое содержание помесячно или понедельно, а в случае необходимости его и совсем лишили бы права распоряжаться им.

– Если вы не издерживаете вашего пайка, он, конечно, должен нарастать?

– Это тоже допускается в известных пределах в случае предстоящих чрезвычайных затрат. Но без предварительного заявления о них, напротив, считается, что гражданин, не расходующий своего кредита сполна, не нуждается в нем, и излишек обращается в общее достояние.

– Ну, подобная система не поощряет граждан к экономии, – заметил я.

– Да этого и не имеют в виду, – был ответ. – Нация богата и не желает, чтобы ее народ отказывал себе в каком бы то ни было благе. В ваше время людям приходилось делать запасы вещей и денег на случай недостатка средств к существованию, а также в целях обеспечения своих детей. Необходимость эта обратила бережливость в добродетель. Теперь она не имела бы уже такой похвальной цели, а, утратив свою полезность, перестала считаться добродетелью. Никто не заботится теперь о завтрашнем дне ни для себя, ни для своих детей, так как государство гарантирует пропитание, воспитание и комфортабельное содержание каждого гражданина от колыбели до могилы.

– Это даже очень большая гарантия, – воскликнул я. – Чем же обеспечивается, что труд данного человека вознаградит нацию за потраченное на него? В целом общество может быть в состоянии содержать всех своих членов; но одни будут, зарабатывать менее, чем необходимо для их содержания, другие – более, а это приводит нас опять к вопросу о жалованье, о котором вы до сих пор еще не сказали ни слова. Если вы помните, разговор наш прервался вчера вечером как раз на этом пункте; и я еще раз повторю, что говорил вчера, – тут-то, по моему мнению, национальная промышленная система, какова ваша, и встретит наибольшие затруднения. Каким образом вы можете, еще раз спрашиваю я, установить соответственное вознаграждение и плату для столь разнообразных и несоизмеримых родов понятий, необходимых для служения обществу? В наше время рыночная оценка определяла цену как всевозможного рода труда, так и товаров. Предприниматель платил, по возможности, меньше, а работники брали столько, сколько могли. Не спорю, – в нравственном отношении система эта не была удовлетворительна, но она, по крайней мере, давала нам хотя и грубую, но готовую формулу для разрешения вопроса, который ежедневно десять тысяч раз требовал решения, при условии мирового прогресса. Нам казалось, что много удобоприменимого средства не существует.

– Да, – согласился доктор Лит, – иначе и быть не могло при вашей системе, в которой интересы отдельной личности шли вразрез с интересами каждого из остальных. Но было бы печально, если бы человечество не изобрело лучшего метода, так как ваш был просто применением к взаимным отношениям людей дьявольского правила: «Твоя беда – мое счастье». Вознаграждение за какой-нибудь труд зависело не от трудности, опасности или утомительности этого, ибо, по-видимому, во всем мире самый опасный, самый тяжелый и самый неприятный труд отбывался классом людей, оплачивавшимся хуже всех, а зависело оно единственно от стесненного положения тех, кто нуждался в заработке.

– Со всем этим можно согласиться, – подтвердил я. – Но при всех своих недостатках эта система установления цен, в зависимости от спроса и предложения, все-таки была практична, и я не могу представить себе, что вы могли придумать взамен ее. Так как государство остается единственным предпринимателем, то, конечно, не существует ни рабочего рынка, ни рыночных цен. Всякого рода жалованье должно произвольно назначаться правительством. Я не могу представать себе более сложной и щекотливой обязанности, которая, как бы ни исполнялась она, наверное, породит всеобщее недовольство.