Том Флетчер - Новая Ева [litres]

– А почему перестали пускать?

– Власти решили, что это плохая идея. Они были правы, – смиренно произносит она, громко захлопывая коробочку с тенями для век, словно подчеркивая правильность этой точки зрения.

– И как это было? Когда вы впервые встретились? – Я сажусь на кровать, не уверенная в том, что получу ответ. Мне хочется узнать больше, раз уж она начала откровенничать. Конечно, она и раньше говорила о своем муже. То и дело проскакивали какие-то обрывки информации, но мне этого хватило, чтобы догадаться, насколько они любили друг друга и как ее подкосила потеря. Вот в чем трагедия Матерей. Большинство из них здесь, потому что в жизни каждой есть печальная история, хотя они редко об этом рассказывают. По крайней мере, мне. Я знаю, что она любила, потом потеряла любимого, и эта утрата привела ее ко мне. Меня восхищает то, что мать Нина, которая знает обо мне так много, делится со мной историей своей жизни.

– Это было подобно электрическому разряду, – говорит она, вздрагивая от воспоминаний. – В тот вечер я знала, что не смогу уйти без обещания увидеться снова. Через две недели он попросил моей руки.

– Две недели? – У меня перехватывает дыхание.

Она усмехается. – То было другое время. Все как-то складывалось само собой. Хотя… – Она замолкает, и что-то меняется в ее лице. – Я бы все равно не стала ничего менять. Мы родились, чтобы быть вместе. Даже если все и закончилось раньше, чем следовало. Его сердце принадлежало мне, а мое сердце – ему. Моя жизнь стала полной с его появлением.

– Звучит так романтично.

– Так и было, – шепчет она, застегивая последний мешочек с косметикой и снова оглядывая меня. Ее лицо безмятежно, несмотря на печаль. – Он сделал мою жизнь полной, но ты принесла в нее смысл. Будущее будет наполнено такими историями любви, потому что ты здесь и делаешь благое дело. Спасибо тебе, – добавляет она. – Ищи это особенное, Ева. Ищи любовь… Или, вернее, позволь любви отыскать тебя.

Я улыбаюсь ей. Что такое любовь? Я читала о ней в книгах, пыталась выразить ее в танце, растягивая конечности, но что это за чувство?

– Наша девочка, – говорит мать Нина, поглаживая меня по щеке, и я заглядываю ей в глаза. – Ты – все, о чем мы только могли мечтать, гораздо больше того, о чем мы молились. А теперь пойдем.

Она отворачивается. Я следую за ней и занимаю свое новое место в процессии, за спиной у матери Нины, впереди других молчаливых Матерей. На этот раз не слышно возбужденных возгласов. Скорее, все выглядит буднично, как будто есть работа, которую каждая хочет выполнить безупречно.

Я слышу легкий шорох одежд, когда Матери опускают на лица вуаль.

Я следую их примеру, неуклюже путаясь пальцами в ткани.

Мы идем вперед.

Кетч и его команда ждут нас на выходе из лифта, и я чувствую, как волна тепла поднимается по шее к лицу, когда оживают воспоминания о моей встрече с первым претендентом. При виде охранников меня охватывают смущение и стыд. Хоть я и знаю, что это невозможно, у меня такое ощущение, будто все они пялятся на меня, может, даже и посмеиваются.

Когда мы проходим вдоль строя, меня охватывает какое-то необъяснимое желание, и я бросаю взгляд на ближайшего охранника. Никогда еще я не позволяла себе такого, но сегодня не могу удержаться. Любопытство и паранойя влекут меня к незнакомцу, призванному защищать меня. Он молод – может, на пару лет старше меня, – необычайно высокий, с темными волосами и мускулистым телом, точеными чертами лица. Как и положено, его взгляд устремлен строго вперед. Похоже, парень и не догадывается, что я всего в нескольких шагах от него.

Он моргает и сглатывает, так что кадык дергается вверх. И вдруг, словно чувствуя, что на него смотрят, он нервно косится в мою сторону, и наши глаза встречаются.

У меня ком встает в горле, тело напрягается, подавая сигнал тревоги.

Этого не должно было случиться.

Этому не позволено случиться.

– Все в порядке? – шепчет мать Нина.

– Должно быть, булавка в платье колется или еще что, – придумываю я на ходу, потирая бедро и делая глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение.

В последнее время я, конечно, позволяла себе некоторые вольности, но игрушка на Капле и препирательства с Холли – ерунда в сравнении с нарушением правил безопасности.

– Хочешь, я посмотрю, что там? – предлагает мать Нина, замедляя шаг. Позади нас какая-то суета – остальные Матери догадываются, что произошло нечто непредвиденное. Я слышу, как мать Кимберли извиняется, а мать Табия ворчит.

– Нет. Все в порядке, – бормочу я. Доброта матери Нины усилиевает мое чувство вины.

Мы следуем дальше. На этот раз я стараюсь смотреть под ноги, чтобы не остановить взгляд на ком-то еще.

Как и в прошлый раз, Вивиан выходит из комнаты наблюдений и приближается к нам, почти бесшумно шагая по мраморному полу.

– Все ясно? – рявкает она.

– Да. Не мешать Холли вести разговор.

– Верно. – Она шмыгает носом. – Холли войдет, как только вы сядете. Диего не знает, что ты здесь. Он думает, что это очередная репетиция перед встречей. Повторю то, о чем мы говорили: не обнаруживай себя, пока я не дам команду.

Она всегда указывает мне, что делать, а я этого терпеть не могу. В конце концов, это моя встреча, мой претендент. Ничего из этого не случилось бы без меня. Раньше Вивиан это понимала, но теперь она не похожа на ту женщину, которая бегала со мной по лужайке. Иногда мне даже кажется, будто она смотрит на меня с отвращением, и я не знаю, как относиться к таким переменам.

– Я буду наблюдать, – говорит она, жестом приказывая Кетчу открыть дверь и начать мероприятие. – Вперед.

Диего не такой рослый, как я себе представляла. Это первое, на что я обращаю внимание, когда захожу в комнату. Он не намного выше меня. Кожа у него грубая и темная, глаза похожи на бусинки. На нем простая белая рубашка, коричневые брюки и кожаные туфли в тон. Горчичный блейзер добавляет его образу землистых оттенков, как будто он на одной волне с природой. Мне это нравится. На голове у него соломенная шляпа, отделанная широкой полосой красной ткани, завязывающаяся внизу белой лентой. Шляпа выбивается из общего стиля. Я видела похожие в книгах по истории – должно быть, головной убор как-то связан с перуанским наследием. Трогательно, что он чтит своих предков.

Он не выглядит нервным, как Коннор. Наоборот, спокоен и сосредоточен. Он даже не шелохнется, когда наша процессия вплывает в комнату.

Плестись в толпе Матерей – совсем не то, что заходить в одиночку. Впервые в жизни я чувствую себя частью группы, а не отдельной песчинкой, что вызывает у меня грусть: это всего лишь единичный случай, и скоро я снова стану только Евой. Диего даже не замечает нашего присутствия. Я к этому не привыкла: Ева всегда в центре внимания, где бы ни появилась. И это волнующее ощущение тоже внове для меня. Как приятно быть невидимкой. Раствориться в толпе.