Алексей Корепанов - На чужом поле. Уснувший принц

«Что со мной творится? – думал Аленор, глядя на легкие тени ветвей, покачивающиеся на стене. – Я как будто все время чего-то жду…»

Он с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть липкую паутину тревоги – и в этот момент раздался стук в дверь. Аленор невольно вздрогнул, поднялся с дивана и, почему-то не решаясь сделать ни шагу, громко сказал:

– Можно войти.

Дверь открылась – и на пороге возник высокий человек в зеленой накидке с вышитыми белыми птицами. Сердце у Аленора оборвалось.

–Ты Аленор, сын Ламерада? – спросил гонец.

– Да, – едва смог выдавить из себя юноша.

– Ф-фу! – облегченно вздохнул гонец и вытер пот со лба. – Наконец-то разыскал. Объездил уже пять домов.

– Ты откуда? – Аленор не сводил взгляда с белого бумажного пакета, появившегося в руке гонца.

– Почтовая служба Клеолского округа. Послание эстафетой передали из Имма, утренним паромом. Могу я удостовериться, что доставил его по назначению?

– Да, конечно, – пробормотал Аленор, порылся в суме и извлек футляр с копией крестильной грамоты – документа о свершении таинства крещения.

Гонец вручил ему пакет, выпил две чашки воды и удалился. Юноша, сжимая пакет кончиками пальцев, сел на диван, не решаясь надорвать прочную гладкую бумагу с едва заметными бледно-розовыми разводами. Если письмо не прочитано

– его можно отложить в сторону и продолжать заниматься своими делами. Прочитанное письмо могло надолго оторвать от обычных дел, перечеркнуть все намеченные планы и даже круто изменить судьбу…

Охваченный тягостным тревожным чувством, юноша нерешительно попытался надорвать угол пакета. У него ничего не получилось. Набрав в грудь побольше воздуха, словно собираясь прыгнуть с обрыва в глубину темного омута, Аленор удвоил усилия. Раздался резкий тревожный звук разрываемой бумаги, полоснувший по сердцу, пальцы, забравшись внутрь пакета, нащупали сложенный лист и извлекли его на свет.

Первым делом Аленор взглянул на подпись под коротким, всего в две строки, посланием: «Фалигот». Потом, отказываясь верить своим глазам, быстро прочитал эти две строки, написанные дядей его матери, весельчаком и шутником альдом Фалиготом. Если дядюшка шутил и в этот раз, то шутка его стоила всех прежних шуток вместе взятых.

«Аленор, – писал Фалигот крупным неровным почерком, – у нас случилось несчастье. Твоя мать ушла из жизни. Мы все не можем в это поверить, но, увы, это так. Крепись. Такова воля Творца».

«Такова воля Творца… Такова воля Творца…»

Только спустя некоторое время Аленор понял, что монотонно повторяет вслух эти слова.

– Такова воля Творца…

Но почему такова воля Творца?!

Его вдруг словно пронзили кинжалом: она ведь предчувствовала это! «У меня нехорошее предчувствие, сынок…» И он тоже предчувствовал – вот откуда эти бесформенные черные сны… Но почему?.. Почему?..

Фалигот не соообщал никаких подробностей, ничего не говорил о причине внезапного ухода матери – да и разве это сейчас было главным? Другое было главным: «Твоя мать ушла… Такова воля Творца…» Мама ушла. Мама – ушла. Стала ушедшей. У-шед-шей…

От него вдруг начал ускользать смысл этих слов, он перестал соображать, где находится и что его окружает; он сидел на диване, размеренно раскачиваясь вперед и назад, и смотрел на плавные, но какие-то подрагивающие линии непонятных букв, складывающихся в непонятные слова, непонятно зачем написанные на листе бумаги – густо-черное на ярко-белом…

На том давнем турнире, когда его спас Риолен, Аленор был оглушен ударом меча по шлему. Сейчас он находился в таком же состоянии. Ни чувства, ни разум не могли пока воспринять печальную истину. Боли не было – была ошеломленность.

«Такова воля Творца…»

Он не знал, сколько времени провел, все так же отрешенно и оглушенно раскачиваясь на диване в чужой комнате чужого города – понятие времени потеряло для него всякий смысл, как и все остальные понятия. Таинственные механизмы, поддерживающие существование мира, не имели более к нему никакого отношения и сам он тоже не имел никакого отношения к миру, находящемуся теперь вне пределов его существа – и существо его было отторжено от мира, от неуютного бессердечного злого мира, не препятствующего уходу живущих…

– А ты ведь теперь сирота, Аленор, – прошептал он и скомкал послание Фалигота.

Невидимый колокол печально загремел в голове юноши и этот гром проник во все уголки его души.

«Если это и есть Неизбежность, – подумалось ему, – то почему она именно такая?..»

Грохот незримого колокола встряхнул Апенора. Резко поднявшись, он торопливо побросал вещи в суму и переоделся в дорожную одежду. Спустился вниз и оставил Риолену записку: «Получил известие о трагическом уходе мамы. Уезжаю». Оседлал коня и во весь опор помчался к проливу, не замечая ничего вокруг.

Даже если какие-то связные мысли и появлялось в его голове на всем долгом пути от Клеола до Имма, то они не оставили никакого следа. Аленор не помнил, как добрался до Имма: самому себе он представлялся лишенной разума бессмысленной покорной пылинкой, подхваченной внезапным порывом ветра. Пылинка не рассуждала, не пыталась осмыслить свое бытие, постичь свое предназначение и, наперекор злому ветру, устремиться к собственной цели – у нее не было выбора, ее воля ничего не значила… и какая воля может быть у пылинки?

Он въехал в Имм во второй половине дня, оставив позади сотни мер дорог, отброшенных назад копытами его бешено летящего в глубь острова скакуна. Он уже поменял одного коня в Балле. Теперь нужно было проделать то же самое в Имме, чтобы к вечеру попасть в замок. Он спешил так, словно от этого что-то могло измениться, словно время могло потечь вспять, превращая уже свершившееся в еще не свершившееся, словно ушедшую в пространства Загробья могло притянуть назад, в мир живущих. Словно с ушедшей могло повториться давнее чудо воскресения принявшего на себя все грехи мира Христа…

Уже бесполезно было спешить, но Аленор все-таки спешил. Вылетев из-за угла на одном из перекрестков, он чуть не сбил идущую ему навстречу по мостовой женщину в темной одежде, расшитой псблескивающими на солнце серебряными нитями. Юноша поднял коня на дыбы, увидел спокойный взгляд черных глаз, укрытых под густыми, почти сходящимися на переносице бровями,

– и почувствовал, как в глубине души что-то начало рушиться со стеклянным звоном. Ему навстречу шла адорнитка Ора-Уллия… или это поджидала его за углом владычица Неизбежность, неумолимая, ничему не внемлющая, направляющая все вещи мира туда, куда они и должны направляться? Выходит, он чуть не сбил с ног саму Неизбежность? «Но не сбил же», – почудился ему смешок Оры-Уллии.