Урсула Ле Гуин - Роканнон

— Они не хотят делить мою музыку со мной, — весело заявил Салас. — Она их пугает.

Бедап был настроен более мрачно:

— Оправдаться можно тем, что музыка не приносит пользы. Вот рыть каналы — это важно, это полезно всем, как вы понимаете; а музыка что? Просто украшательство какое-то, декоративное искусство. Итак, круг натуральным образом замкнулся; мы вернулись в ту точку, откуда начинается вульгарный собственнический утилитаризм. Сложность и разнообразие жизни, энергия и воля, свобода изобретательства и инициативы — все, что занимало центральное место в теории Одо, в идеалах первых одонийцев, все мы отбросили прочь и прямой дорожкой вернулись к варварству: если это что-то новое, незнакомое, лучше беги от него подальше; если не можешь это съесть, лучше выброси!

Шевек вспомнил о своей судьбе и работе; ему нечего было возразить Бедапу; и все же он не мог полностью разделить его критическую позицию. Благодаря Бедапу он уже многое осознал, многое его возмущало в окружающей действительности, однако в глубине души он все же считал, что свободное мышление дано ему воспитанием и он не имеет права восстать против воспитавшего его общества одонийцев, его родного общества, которое, если разобраться как следует, революционно само по себе, ибо постоянно развивается, находится в вечном процессе перемен и отрицания старых ценностей. Чтобы подтвердить ценность этого общества и его силу, думал Шевек, нужно просто действовать, не боясь наказания, без надежды на успех и награду: действовать из самых искренних побуждений.

Бедап с приятелями решили на каникулы махнуть дней на десять автостопом в горы Не Терас и убедили Шевека поехать с ними. Шевеку очень хотелось в горы, однако его мало радовала перспектива в течение десяти дней выслушивать сентенции Бедапа. Все эти разговоры ужасно напоминали собрание, посвященное критике какой-либо конкретной проблемы, а этот вид общественной деятельности Шевеку всегда нравился меньше всего; он терпеть не мог, когда каждый вставал и публично «обличал» какие-то недостатки — в работе всей коммуны или просто в характерах своих соседей. Чем ближе были каникулы, тем больше он колебался. Однако в последний момент все же сунул в карман записную книжку, чтобы в любой момент иметь возможность отойти в сторонку и сделать вид, что работает, и поехал со всеми вместе.

Они встретились на рассвете за автобазой у Восточных Холмов — трое молодых мужчин и три девушки. Девушек Шевек не знал совсем, но Бедап почему-то представил его только двум из них. Когда они уже ехали по направлению к горам, он наклонился к третьей, сидевшей с ним рядом, и представился:

— Шевек.

— Я знаю, — откликнулась она.

До него дошло, что они, должно быть, встречались где-то раньше и ему бы тоже следовало знать ее имя. Уши у него покраснели.

— Ты, часом, не спятил? — тут же вмешался Бедап. — Таквер же училась вместе с нами в Северном Поселении, в Региональном Институте, и уже два года живет в Аббенае. Вы что, с тех пор друг друга не видели?

— Я его видела. Раза два. — И девушка рассмеялась. У нее был замечательный, звонкий и искренний смех человека, который любит вкусно поесть, выспаться, хорошо поработать. Смеялась она во весь рот, точно ребенок. Она была высокая и довольно тоненькая, но с округлыми плечами и широкими бедрами. Не очень хорошенькая, но приятная; лицо смуглое, умное, веселое. Глаза очень темные — не прозрачно-карие, но глубокие как бездна, темные, почти черные, но горячие, точно угли. Встретившись с этим взглядом, Шевек понял, какую непростительную ошибку совершил, забыв ее имя, и в тот же миг, не успев еще осознать это, почувствовал, что уже прощен, что ему наконец повезло, что фортуна наконец повернулась к нему лицом.

Они стали подниматься в горы.

Холодным вечером, на четвертый день путешествия, Шевек и Таквер сидели на голом крутом склоне над горной рекой. В сорока метрах под ними грохотал по камням стремительный поток; блестели влажные скалы. На Анарресе редко можно было увидеть бегущую воду; там вообще было очень мало рек. Только в горах текли немногочисленные ручьи и быстрые речки. Звук что-то кричавшей, гремевшей и певшей воды был нов для них.

Они карабкались над такими оврагами весь день и в итоге забрались довольно высоко; ноги страшно устали и теперь побаливали. Остальная часть их группы осталась отдыхать в Дорожном приюте — небольшом каменном здании, построенном самими туристами для туристов же и содержавшемся в образцовом порядке. Федерация туристов в Не Терас была наиболее активной и в ней наибольшее число добровольческих групп следили за окружающей средой и оберегали наиболее красивые виды, которых на Анарресе было совсем немного. Егерь, он же пожарник, который обычно жил в Дорожном приюте все лето, помог Бедапу и остальным состряпать неплохой обед из того, что имелось в укомплектованных весьма прилично кладовых. А после обеда Таквер и Шевек ушли прогуляться — просто так, сами не зная, куда пойдут.

Вокруг них по склону кружевными кругами расползлись заросли нежной лунной колючки. Ее жесткие хрупкие веточки серебрились в сумерках. В просвете между вершинами гор, на востоке, бледно светилось небо, возвещая восход луны. В молчании высоких голых утесов особенно шумливым казался бегущий внизу поток. Ни ветерка, ни облачка. Воздух над горными вершинами застыл и был цвета аметиста.

Некоторое время они посидели там молча.

— Я никогда еще так не привязывался к женщине. Меня тянет к тебе с самого первого дня нашего путешествия. — Шевек говорил холодным тоном, почти с презрением.

— Но у меня вовсе не было намерения испортить тебе каникулы, — возразила она серьезно и вдруг, как всегда громко, по-детски, расхохоталась. Слишком громко для горных сумерек.

— Ты их ничуть не испортила!

— Уже хорошо. А то я испугалась, что отвлекаю тебя от решения Великой Задачи.

— Отвлекаешь! Да то, что со мной творится, вообще на какое-то землетрясение похоже!

— Ничего себе! Вот спасибо.

— Дело вовсе не в тебе, — хрипло, но стараясь сохранить в тоне презрительность, сказал он. — Дело во мне.

— Это тебе только так кажется, — возразила она.

Снова надолго воцарилось молчание.

— Если ты хочешь заняться со мной сексом, — сказала она, — то почему бы не спросить прямо?

— Потому что я не уверен, что хочу именно этого.

— Я тоже. — Она больше не улыбалась. — Послушай, — голос ее теперь звучал тихо и нежно; в нем было нечто схожее с ее горячими ласковыми глазами, — я кое-что должна сказать тебе… — Но что она должна была сказать ему, так и осталось невысказанным. И тогда он посмотрел на нее с такой мольбой, что она заторопилась и, скомкав мысль, быстро проговорила: — Ну, в общем, я просто хотела сказать, что просто секс ни с тобой, ни с кем-либо другим мне не нужен.