Геннадий Сосновский - Восковые фигуры

— Я действительно не понял — к чему, — подтвердил Герт. — Чтобы лишний раз напомнить о своих дурных предчувствиях? Я не верю в них.

— А к тому, что есть правда мнимая и правда подлинная. Мнимая правда всегда на поверхности. А путь к правде подлинной… Женское сердце угадывает ее, даже если она спрятана глубоко. — Уилла умолкла и опять невнимательно посмотрела на окрашенное заревом небо. — Я знала, что это произойдет. И готова была бы простить, примириться… Да, каждый человек должен оставаться, каким он создан, если им движет любовь к людям, а не одно лишь дьявольское честолюбие.

Философ поднял руки, как бы призывая к милости.

— Уилла, умоляю! — вскричал он. — Когда ты пускаешься в свои рассуждения, я должен пилюли принимать во избежание сердечного приступа! — Теперь он смотрел на нее острым насмешливым взглядом. — Ах, тебе жаль этих несчастных малюток? Минигопсы — всего лишь исторический мусор, прах под ногами. Его надо просто вымести, чтобы навести чистоту. Да, ты права, к людям я равнодушен. А за что их любить? Любят не людей вообще, это пустая демагогия, любят близкого человека, вполне конкретного. Разве так называемые революционеры древности шли на каторгу, на казнь из любви к людям? Они делали это во имя идеи, в которую фанатично верили. Или дешевая романтика. Идея во имя человека и человек — разные вещи…

— Ах, ты предельно откровенен! Значит, и ты сам…

— Вовсе нет. Важна не любовь к ближнему, а совпадение существа идеи с его интересами. А те, в чьих умах идеи рождаются…

Уилла с болью почувствовала, что этот их разговор ставит последнюю точку. Стоит ли бесполезный спор продолжать?

— Герт, я не могу жить в мире абстракций, как ты. То, что для тебя исторический мусор, для меня живые люди. Они тоже стали жертвой эксперимента. И они нуждаются в помощи. И в любви тоже, — добавила, чуть помедлив.

Философ сел, откинувшись в кресле, смотрел в упор с выражением иронического понимания. Уилла вспыхнула и отвернулась. Его дьявольская проницательность помогла ему догадаться, о чем она сейчас подумала.

— Вот мы и добрались до сути, — сказал тот, прищурив глаз. — В наших мыслях прекрасный Юноша с голубыми глазами. Так вот откуда потянуло холодком. — Он не сводил с нее глаз. — А все прочие рассуждения… Они дым, ничто.

Уилла вызывающе тряхнула головой, гордо изогнулись брови.

— Если тебя интересует это… У меня нет секретов! Ну и что? Да, мы с ним встречались. На том же самом месте и совершенно случайно.

— О да! Помню, как он на тебя тогда смотрел… Мне показалось, он был близок к обмороку. Такое зрелище! И вы встретились совершенно случайно, особенно учитывая твою способность внушать мысли на расстоянии. Он, конечно, признался тебе в любви?

— Не иронизируй! — сказала Уилла с легкой досадой. — Представь, мы понимали друг друга с полуслова. Он как будто не из этого времени! — Очень милый мальчик. — Она рассмеялась и задумалась. — Этот человек обладает удивительной способностью предвосхищать события. Он писатель и в своем романе предвосхитил даже наше появление в этом времени во всех деталях. Я думаю, это свойство тех, кто доверяет не рассудку, а лишь своему внутреннему, божественному видению.

Философ стоял теперь, скрестив на груди руки, и слегка кивал головой, как бы подтверждая сказанное. Проговорил внешне спокойно:

— Конечно, ты не могла остаться равнодушной. Женское сердце как флюгер, поворачивается в ту сторону, откуда ветер дует. Приходится делать выбор. Ну, смелее! Итак?

— Герт, ты должен меня понять! У меня нет здесь друзей. И даже ты… — Уилла отошла к окну, как бы обозначив возникшее между ними расстояние. Отрешенно уставилась в темноту ночи, и вся ее тонкая стройная фигурка выражала душевное смятение и печаль. — Не знаю. Ничего пока не знаю. Потому я и говорю, что боюсь.

Пришелец вскинул руки как бы в насмешливом отчаянии. Воскликнул:

— Ну хорошо! Допускаю, при иных обстоятельствах это был бы опасный соперник, твой писатель. Но ревновать к призраку… Посмотри на него глазами нашего времени. Его нет на свете, он давно умер, не осталось даже следов его пребывания на земле! Здесь только двое живых — ты и я! Только ты и я! — с силой повторил Герт, глядя на Уиллу горячими глазами. Что-то вдруг переменилось в нем, будто внутренняя преграда рухнула. — И если ты обещаешь… — Он взял ее за руки, сел и властным движением притянул к себе. — Ты мне нужна, нужна! Обещай, что никогда… Ну хорошо, я сделаю то, о чем ты просишь. Не могу тебя потерять, не хочу. Считай, что ты поединок выиграла.

— Герт, милый, если еще не поздно… — Уилла сделала ответный шаг к примирению. — Что я должна обещать? Единственное мое желание, чтобы мы любили друг друга, как прежде, чтобы все вернулось. Иначе не смогу. Тогда я останусь здесь с ними, навсегда! А ты улетишь один. Если только… Когда я рассказывала тебе о суде над водителем, я не сказала главного. Я вдруг увидела на скамье подсудимых тебя. Ведь они тебе этого не простят! Герт, умоляю, подумай, что будет с нами, с тобой, со мной… «И с ним», — добавила она мысленно.

Он тяжело и медленно поднялся и долго расхаживал с закинутыми за спину руками — привычка последнего времени. Наконец сказал:

— До сих пор я не говорил тебе, не было необходимости, но сейчас ты должна знать. Ты не сможешь остаться здесь, даже если бы захотела. Согласно программе наш срок пребывания — один год. И ни днем больше. Мы не в силах ничего изменить и должны успеть вернуться.

— А если я останусь? Я умру?

— Ты просто исчезнешь как материальная субстанция. Аннигилируешь. Да! Ведь тебя еще нет в этом времени, ты еще не родилась.

Уилла молча размышляла над словами ученого. И вдруг мелькнула странная мысль: а их сын? Что будет с ним?

Герт ничего не добавил к сказанному, он думал о другом. Ему вдруг открылась его собственная судьба. До сих пор он не задумывался над этим. Но рано или поздно все откроется, и тогда… И тогда придется нести ответственность. Нет, не перед совестью, совесть его чиста, а перед судом. Перед правосудием, для которого имеет значение лишь внешний факт надругательства над человеком, и что бы он ни объяснял, ни доказывал, всегда найдутся демагоги, готовые на этом сыграть; все остальное останется за пределами понимания, Уилла права. Конечно, он может избежать наказания, навсегда покинуть это время, но тогда он не увидит результатов, а это самое главное. Он, наконец, может скрыться, как обыкновенный преступник, направить поиски по ложному следу, но он никогда не опустится до этого, такой выход исключен. Да, остается сделать то, о чем просит Уилла, ведь в сущности первая фаза эксперимента завершена, и тогда они снова вместе. Ах, не безумец ли он, пытающийся растоптать величайшую драгоценность, то счастье, что даровано ему небесами, — их любовь!