Дмитрий Лукин - Маяки

– И что?

– Ну и больше мы не ногой в этот Древний Рим, чтоб ему провалиться! Я иногда до сих пор во сне вижу, как он умирает на арене, хрипит, хочет вдохнуть или что-то сказать, а кровь так и хлещет из горла и льется на грязный песок. Его кровь, его последние секунды. А я к нему бегу, но не могу прорваться сквозь толпу – эти чертовы зрители, которые пришли посмотреть, как он умирает. Гнусное дело, девочки, ничего там хорошего.

– А он?

– И ему иногда снится. Я знаю, хоть он мне и не рассказывает. Но по глазам видать. Такое всегда видать по глазам, если смотреть. Когда разок умрешь – уж поверьте, это запоминается навсегда. И повторять не хочется.

– Так, а он… А вы… ну…

– Мы уже много лет вместе. Живем на одном острове среди океана. Я заправляю кухней, а он чинит технику, – Роза улыбнулась.

– Мартин? Это Мартин! Роза, ты нарочно так это все рассказала! Я думала, умру от переживаний! – вытирая слезы и смеясь, сказала Лиза.

– Как было, так и рассказала. Но, слушай, Софи, так бывает редко. Мне просто повезло. Понимаешь? Вот вам на десерт история моей подруги, ну, помните, той, которая меня затащила в Рим? Она там рабыня уже несколько лет. И раз пять умирала… не очень приятной смертью.

– Как? Как так получается?

– Ну… надо всегда читать договор, девочки. Особенно то, что там написано мелким шрифтом. А лучше не влезайте вы в это дело совсем.

Дальше Роза сказала то, что Игорь почти пропустил мимо ушей. Он сначала подумал, что это обыкновенная женская болтовня вроде ахов-охов насчет прогулок с гладиаторами по Риму. Только потом, когда это почти слово в слово повторила Кита, третья жена Ашо-о-Этта, Игорь вспомнил Розины слова насчет королевы.

А тогда он думал только о том, что Мартин, оказывается, тоже был из мертвых. И как тогда, интересно, папа пустил его на остров?

Игорь сам догадался, что папа боится мертвых. Припомнил старый разговор. Из давних, глупых, детских, когда спрашивал у отца все подряд, не задумываясь еще, какие вопросы можно задавать, а какие – нет. Почему да почему. Почему небо синее, а река мокрая? Почему варенье сладкое, а море соленое? Почему в книжке-раскраске на севере снег и белые медведи, а у них на острове – только водопад?

– Потому что есть еще другой север на самом севере, – сказал папа. – Вот там и медведи.

– Значит, есть другие острова?

– Есть. И даже очень большие острова, которые называются материки.

– А другие мальчики и вообще другие люди на этих островах есть?

– Есть.

– А мы их посмотрим?

– Нет. Может быть, когда-нибудь потом. Когда ты вырастешь и станешь взрослым и сильным.

– А почему?

– А потому что они уже не совсем люди, малыш. Не живые люди.

– Они мертвые?

Папа долго смотрел вдаль, где небо, густея, превращалось в более темное море или наоборот – море растекалось по небу тонким слоем синевы. Может быть, папа ждал какого-то ответа оттуда, откуда каждый день появлялось солнце и новый день, но так и не дождался. Поэтому сказал непонятно:

– Преимущественно.

Сначала Игорь подумал, что это значит «да», но только в очень плохом смысле. А чего хорошего могло быть в том, что все остальные люди на других островах – мертвые? Только через некоторое время он узнал, что значит это слово. И тогда ему стало непонятно. Как это можно быть большей частью мертвым? Или, может, папа хотел сказать, что большая часть людей мертва, но встречаются и живые? Откуда-то же приехал на остров доктор дядя Дима. И новые горничные взамен тех, что уехали.

А с саркофагом получилось так, что папа его все-таки купил.

Потом, рассматривая происшедшее новым зрением, собирая на ладони свой остров, Игорь удивлялся, какие мелочи определили все. Стряхни песчинку – и остров бы уже утонул, исчез под синей безмятежной водой, как и не было. Окажись, например, Аш-о-Эх чуть дальше или отвернись в сторону, не заметь он, как побледневший Игорь валится на землю, а в заросли ускользает ярко-зеленый гибкий чешуйчатый хвост, – и было бы поздно. Но Аш-о-Эх увидел все верно и понял, что медлить нельзя. Уронив копье, он бросился к другу, подхватил, затряс за плечи, отчаянно закричал в самое ухо:

– Игор, Игор, не спи!

Игорь поморщился, мир ему виделся и слышался будто сквозь слой мерцающей вязкой ваты, в которой звуки и цвета странно перемешивались друг с другом. Встревоженное, блестящее, черное лицо Аш-о-Эха звучало гулкими ударами тамтамов, а его беззвучные крики вспыхивали ослепительно алым, режущим взгляд. Хотелось уже, чтобы этот фейерверк прекратился, Игорь попытался зажмуриться, но его опять грубо затрясли за плечи. Кажется, Аш-о-Эх спрашивал что-то про Цербера. Игорь вяло отмахнулся.

– Нету, – пробормотал он непослушными губами. – У папы есть Цербер, а у меня нету.

Вопрос он понял неправильно, но ответил, к счастью, верно.

Аш-о-Эх всхлипнул, опустил умирающего на траву, метнулся в сторону – бежать к большому дому, потом – в другую, потому что к его поселку было ближе. А потом остановился, замерев, с дрожащими губами и слезами в круглых отчаянных глазах. Понял, что не успевает ни туда, ни туда. Не успевает позвать взрослых. Поэтому решать, что делать, ему придется самому и прямо сейчас. На несколько мгновений он оцепенел от страха. Аш-о-Эху еще не исполнилось двенадцати, значит, он еще был мальчиком, не имеющим голоса и права принимать решения о жизни и смерти. К тому же он родился сыном шамана, а значит – будущим шаманом, который умеет разговаривать с духами и ходить между мирами через огненный мост. А шаманам запрещено задерживать души умирающих на этом мосту, как бы им этого не хотелось. Но сейчас умирал его друг, и Аш-о-Эх, прищурившись сквозь слезы, решил, что душа Игоря еще не ступила на огненный мост, а только-только приближается к нему. И так он и расскажет духам или старейшинам, если те будут спрашивать, зачем сын шамана нарушил правила. В конце концов слезы одинаково искажают видимое и невидимое, особенно, когда смотришь на умирающего друга. Поэтому Аш-о-Эх кинулся к Игорю, выхватил нож и быстро и точно, одним ударом разрезал мальчику бедро ладонью выше воспаленной метки укуса, а себе – запястье. И сразу же припечатал одну рану к другой.

Доктор дядя Дима потом говорил, что они могли умереть оба. Слишком сильно и глубоко махнул ножом Аш-о-Эх, желая щедро поделиться с другом своей кровью и жизнью. И если бы маленькие невидимые Церберы, которые бродили в его венах и защищали хозяина от болезней, ядов и смерти, приняли за врага не отраву в крови Игоря, а саму его кровь, последствия были бы печальными.

– Даже дикий туземный ребенок привит наностражами! – кричал потом доктор на бледного отца Игоря. – Что за бред – ядовитых змей на острове нет? Вы сами проверяли? Под каждым кустом? А если не змея, а паук? А столбняк от ржавой проволоки? А малярия? Какие прививки, что вы несете! Вы еще шерстяной ниткой от бородавок его перевяжите или от чего там нитками лечили ваши прабабки. Нет, как хотите, я умываю руки и уеду отсюда к черту, если вы хотя бы нормальный реанимационный комплекс сюда не поставите. Как я буду сейчас поддерживать вашего ребенка? Искусственным дыханием рот в рот? Двое суток?