Ники Сингер - Игра на выживание [litres]

– Нам надо идти. Это недалеко. – Я показываю на коровник. – Идешь?

Мальчик кивает. Его губы слегка раздвигаются, и я снова вижу маленький сколотый зуб. И это напоминает мне о том, что все, кого я встречала за время в пути, умерли.

Может быть, в этот раз все будет по-другому.

Коровник не так уж и близко, как мне показалось сначала. Мы продвигаемся медленно. Подошва башмака хлопает под ступней мальчика. В башмак попадают веточки, камешки и сухие травинки.

Вспыхивает молния, гремит гром. В нынешние времена черные тучи могут по нескольку дней висеть в небе – и никакой грозы не будет, мрак рассеется, и снова появится яркое солнце.

Но бывает и по-другому.

Гроза начинается внезапно. Вторая вспышка молнии, а за ней почти сразу гром, и начинается дождь. А потом мы превращаемся в жуков, на которых обрушиваются каскады воды. Что называется – разверзлись хляби небесные.

Но у нас нет жестких крылышек.

– Бежим! – кричу я.

Вот только мальчик не может бежать. Не с его башмаком, который просит каши.

– Даже не думай, что я тебя понесу!

Это последнее, что я успеваю крикнуть, перед тем как ливень затыкает мне рот. Вернее – нос. Льет так сильно, что становится трудно дышать. Уши заложило, из носа текут сопли, приходится дышать ртом. Пытаюсь вытереть нос рукавом, но порывы ветра такие сильные, что я вынуждена забыть о рукаве, теперь главное – сохранить равновесие. Не могу бежать. Я на ногах-то едва могу устоять.

Ветер набрасывается на мальчика, но он ниже меня, а значит, ближе к земле и поэтому не падает. А потом у него с ноги соскальзывает башмак. Ветер подбрасывает его высоко в воздух. Мальчик машет руками, пытаясь поймать свой башмак, и тут начинается ледяной вихрь.

Град самого разного калибра летит мне в лицо. Я закрываю лицо руками, но это не помогает. Град, как ледяные пули, бьет меня по голове и по спине. Бьет мальчика по спине. Мальчик падает. Я обнаруживаю, что закрываю его собой и пытаюсь поднять на ноги. И как только у меня начинает получаться, ветер меняет направление и на нас снова обрушивается ледяной шквал.

Я уже не представляю, как мы доберемся до коровника, но тут тучи расходятся и появляется солнце, которое я уже не надеялась увидеть. Град сразу тает, едва попав на одежду и на кожу. Мы снова все мокрые до нитки. Хорошо еще, что ветер стихает так же внезапно, как и начинается. Теперь мы можем двигаться дальше.

– Бежим, – говорю я.

Я бегу, а мальчик, оставшись без одного башмака, прыгает на одной ноге.

– Ставь ногу на землю! – ору я.

Он слушается и наступает босой ногой на твердую колючую землю.

Бежим к коровнику. Когда добегаю до цели, оказывается, что это просто какой-то сарай. Дверь сорвана, а стены завалились внутрь и наружу.

Укрытие.

Забегаю внутрь.

За мной забегает мальчик.

С нас на мягкую землю стекает вода. По крыше тарабанит дождь. Мы трясем головой, смахиваем волосы с глаз, зажимаем пальцами уши, как это делают в самолете, пытаемся их отогреть и прочистить.

Наконец уши прочищены, и сведенные челюсти начинают понемногу двигаться. Пару секунд мы стоим друг перед другом. Мы в безопасности. Мы в тепле.

А потом нас начинает трясти.

– Раздевайся! – кричу я сквозь барабанящий по крыше дождь.

Я уже сняла куртку и стягиваю свитер, а мальчик не двигается с места. Он как будто в ступоре. Его тело колотит, как еще десять минут назад билась оторванная подошва его башмака. Руки постукивают по бокам. Зубы клацают, но я слышу, что он издает еще какие-то звуки. Эти звуки нескончаемым потоком прорываются сквозь его дрожащие губы.

– Бр-бр-бр-бр-бр…

– Раздевайся!

Ветер снова набирает силу. Этот сарай на деле никакое ни укрытие. Не с сорванной же дверью. Да еще стена завалилась, но через эту дыру я вижу… Я вижу дверь!

Она лежит на земле рядом с сараем.

И я снова выхожу наружу. Поднимаю дверь, тащу ее, несмотря на ветер и дождь, к дому и умудряюсь поставить возле проема. Уже внутри я устанавливаю дверь так, чтобы она закрыла проем. Естественно, получатся не очень, но лучше, чем ничего.

Мальчика продолжает трясти.

– Раздевайся, кому сказано!

Я поднимаю трясущиеся руки мальчика и стягиваю одежду через его голову. То есть стараюсь стянуть. Два слоя одежды слиплись и обмотались вокруг тела. А потом, когда ему становится трудно дышать, он сам выворачивается, выворачивается и в итоге остается в нагруднике. В нагруднике для маленьких мальчиков.

Нагрудник мокрый и грязный, но меня не отпускает одна мысль: кто-то его сильно любил, раз подарил ему этот нагрудник.

– Теперь – штаны, – говорю я и подаю пример. – Снимай.

И вот мы остаемся только в трусах.

– А теперь растирайся – растирай себе руки и ноги. И топай. Притопывай ногами.

Мальчик слушается и все это время не перестает издавать эти свои «бр-бр-бр».

– Я разведу костер.

Разводить костер рядом с границей неразумно. Местность здесь равнинная, и дым будет виден за много миль. Но без огня мы не высушим одежду. И не согреемся. К тому же огонь защищает от диких собак. Риски и шансы. Такой теперь выбор, если хочешь выжить.

После того как я прислонила дверь к проему, в сарае стало темнее, но через завалившуюся внутрь стену проникает достаточно света.

И вот что я вижу: земля сухая. Сухая там, где с нас с мальчиком не стекла вода. Это значит, что крыша надежная. Три стены сарая из дерева, а четвертая из гофрированного металлического листа. Если разжечь костер возле этой, она будет держать тепло. Если.

В этом коровнике есть еще кое-что:

– Мотки колючей проволоки. На всех колючках – клочки овечьей шерсти. Значит, это все-таки не коровник. Овчарня. Давно я не видела колючую проволоку, которой огораживают овец. Та, которую я видела в последнее время, была для людей.

– Две кости. Не знаю, что за кости, но думаю, кости животных.

– Драные куски плотного полиэтилена. Скорее всего, остатки фермерских мешков.

– Саженец с корешками.

– Дверные петли.

– Какие-то плоские серые камни.

– Доски, которые, видимо, остались от обвалившихся стен.

Достаю нож и проверяю, что там с корнями у саженца. Они еще гибкие и недостаточно сухие для розжига. Кора некоторых деревьев отлично подходит для розжига, особенно березы. Мне об этом рассказал один мужчина после бунта в распределительном центре Хитроу. Его звали Фил. Но у этого саженца кора содрана. Осматриваю кости. Я не знаю, будут ли они гореть. Наверное, будут, – как мне известно, трупы людей горят. Но вот можно ли из них сделать розжиг? Переключаю внимание на овечью шерсть. Думаю, она будет просто тлеть, как человеческие волосы. Что ж, придется строгать сломанные доски.