Нил Шустерман - Жнец [litres]

Исли попытался ответить, но не смог произнести ни слова. Прочистил горло и попытался вновь.

– Двенадцать, – сказал он наконец. – Двенадцать служащих на полный рабочий день.

В этот момент женщина в зеленом – жнец Рэнд – появилась из кухни, ведя за собой человека, недавно нанятого женой Исли. Ему было чуть за двадцать; во всяком случае так казалось. Исли не смог вспомнить его имени.

– Кто это? – спросил Годдард.

– Служащий бассейна, – ответил Исли.

– Служащий бассейна, – передразнивая Исли, произнесла жнец Рэнд.

Годдард кивнул мускулистому жнецу в оранжевом, тот подошел к молодому человеку и дотронулся до его щеки. Служащий рухнул на пол, стукнувшись головой о мраморные плиты. Глаза его были открыты, но жизнь покинула их. Он был мертв.

– Работает! – воскликнул жнец Хомский, глядя на свою ладонь. – Определенно мы заплатили не зря.

– Так вот, – сказал Годдард. – Хотя мы имеем право взять все, что выберем, я человек справедливый. В обмен на ваш чудесный особняк я предлагаю вам, вашей семье и тем из вашей обслуги, кто выжил, полный иммунитет на каждый год, который мы проведем здесь.

Облегчение, испытанное Исли, было немедленным и полным. Как странно, подумал он, у меня украли дом, а я ликую!

– На колени! – приказал Годдард, и Исли подчинился.

– Целуйте кольцо.

Исли не колебался. Он приложился губами к кольцу так плотно и сильно, что кромка оправы камня врезалась ему в губу.

– Теперь вы пойдете в свой офис и подадите в отставку. С настоящего момента.

На сей раз Исли все-таки не удержался:

– Простите?

– Вашу работу сможет выполнять кто-нибудь другой. Я уверен, страстно желающих занять ваше место целая очередь.

Исли поднялся. Его колени по-прежнему слегка дрожали.

– Но… но почему? – спросил он. – Разве нельзя мне и моей семье просто уйти? Мы вас нимало не побеспокоим. Мы уйдем в той одежде, что на нас надета, и вы никогда нас не увидите.

– Увы! – сказал жнец Годдард. – Я не могу вас отпустить – мне нужен новый служитель бассейна.

Я думаю, это мудро – не давать жнецам права уничтожать друг друга. Такое решение было принято для того, чтобы не допустить византийских захватов власти. Но где есть власть, всегда найдутся те, кто захочет ее захватить.

Я думаю также, сколько мудрости было в решении разрешить нам убивать самих себя! Признаюсь, возникло немало моментов, когда я думала об этом. Когда груз ответственности непосильной ношей ложится на твои плечи, так хочется оставить этот мир! И только одна мысль останавливала меня от свершения этого последнего деяния.

Если не я, то – кто?

Будет ли жнец, меня заменивший, столь же способным к сочувствию, столь же справедливым?

Я могу примириться с миром, где меня не будет. Но мысль о том, что другие жнецы станут заниматься «жатвой» в мое отсутствие, для меня непереносима.

– Из журнала жнеца Кюри.

Ситра и Роуэн проснулись вскоре после полуночи, оттого что кто-то грохотал во входную дверь. Они выбежали из своих комнат, едва не столкнувшись в коридоре, и одновременно посмотрели на закрытую дверь Фарадея. Ситра повернула ручку, дверь открылась, и она увидела, что в комнате никого нет. Да и белье не было смято – в постели никто этой ночью не спал.

Такое случалось нечасто, но бывало, что жнец не ночевал дома. Ситра и Роуэн понятия не имели, где он проводил эти ночи, а желания расспрашивать у них не было. Любопытство стало одной из первых жертв их ученичества. Они давно поняли, что о многих обстоятельствах жизни жнеца им лучше до поры до времени не знать.

Мощные удары продолжались – не постукивание костяшками пальцев, а полновесные удары кулаком.

– Что это может быть? – спросил Роуэн. – Он что, забыл ключи?

То было самое разумное объяснение, а разве самые разумные объяснения не являются одновременно и самыми правильными? Ситра и Роуэн подошли к двери, внутренне готовясь к серьезной взбучке.

– Вы что, не слышите, как я стучу? – вот-вот раздастся рык Фарадея. – Среди жнецов уже двести лет не было глухих. Вы – первые!

Но когда они открыли дверь, там стоял не жнец Фарадей, а пара офицеров. Не обычная полиция, а офицеры Охраны Лезвия, на что указывал соответствующий знак на груди их униформы.

– Ситра Терранова и Роуэн Дэмиш? – спросил один из офицеров.

– Да, а в чем дело? – ответил Роуэн.

Он выступил немного вперед, словно пытался заслонить Ситру плечом. Ему эта поза казалась галантной, но Ситру она взбесила.

– Вы должны последовать за нами, – сказал офицер.

– Почему? – спросил Роуэн. – Что происходит?

– Ответа не будет. Это выходит за рамки нашей компетенции.

Ситра отодвинула плечо, которое, по замыслу Роуэна, должно было ее защищать.

– Мы ученики жнеца, – сказала она, – а это означает, что Охрана Лезвия должна служить нам, а не наоборот. Вы не имеете права никуда забирать нас против нашей воли.

Вероятно, это было не совсем верно, но на время остановило офицеров.

И тут из темноты раздался голос:

– Я возьму это на себя.

Из темноты выросла знакомая фигура, столь неуместная в скромной обители жнеца Фарадея. Золоченая мантия Высокого Лезвия не сияла, как всегда, в неясном свете, исходившем из дверного проема. Она была тусклой, почти коричневой.

– Прошу вас… вы должны немедленно пойти со мной. Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами.

Роуэн был в пижаме, а Ситра – в халате, а потому они не спешили подчиниться приказу, хотя и понимали, что их внешний вид сейчас – не самое важное.

– Где жнец Фарадей? – спросил Роуэн.

Высокое Лезвие глубоко вздохнул.

– Он прибег к седьмой заповеди и лишил себя жизни.

Высокое Лезвие, Ксенократ, был пучком противоречий. Он носил золоченую мантию, украшенную богатым барочным шитьем, и в то же время – потрепанные изношенные тапочки на ногах. Жил в простой деревянной хижине, но эта хижина венчала крышу высочайшего здания в Фалкрум-Сити. Предметы мебели были разрозненны и убоги, словно из лавки старьевщика, зато на полу лежали музейного качества ковры, коим не было цены.

– Я расстроен и огорчен не меньше вашего, – сказал Ксенократ Роуэну и Ситре, которые пока не пришли в себя от шока, а потому не могли сообразить, на каком они свете. Было раннее утро; они втроем приехали в Фалкрум-Сити в частном гиперпоезде, а теперь сидели на небольшой, покрытой деревом площадке, которая выходила на ухоженный газон, лишь невысоким барьером отделенный от края крыши семидесятиэтажного здания. Высокое Лезвие не любил, когда что-то препятствует его взору; а если какой-то глупец ненароком переступит через ограду – придется ему тратить время и деньги на восстановление.