Нил Шустерман - Жнец [litres]

Двери распахнулись, и к мертвой девушке, лежащей на мате, бросились охранники.

Подошел Высокое Лезвие.

– Отправляйся к своему жнецу, – сказал Ксенократ, даже не пытаясь скрыть своего гнева. – Надеюсь, он примерно тебя накажет.

– Да, Ваше превосходительство.

Дисквалификация. Никто из них не понимал, что для Роуэна это – полная и безоговорочная победа.

Он проследил за охранниками, которые подхватили Ситру и понесли, безжизненную как кукла, вон из здания, на площадь, где уже ждал медицинский дрон, который должен был доставить ее в ближайший восстановительный центр.

С тобой все будет отлично, Ситра! Немного времени, и ты вернешься к жнецу Кюри. Но ты не забудешь то, что сегодня произошло. И, надеюсь, никогда меня не простишь.

Я боролась против чистки. Из всего, что я тогда делала, некоторыми поступками явно не стоит гордиться. Но я горжусь тем, что боролась против чистки.

Не помню, кто из жнецов начал идиотскую кампанию по уничтожению только тех, кто был рожден смертным, но эта идея быстро распространилась по всем региональным сообществам жнецов – настоящая инфекция в эпоху, когда все инфекции были побеждены. «Они были рождены, чтобы встретиться со смертью – пусть и умирают» – такова расхожая мудрость тех дней. Но это была не мудрость, а фанатизм, прикрывающийся личиной мудрости. Эгоизм, выдающий себя за просвещенность. И спорили с этим немногие, потому что рожденные в Эпоху Бессмертных считали людей прошлой эпохи слишком непохожими на себя – и в отношении того, как они думали, и в отношении того, как жили. «Пусть умирают вместе с породившей их эпохой!» – кричали пуристы из сообщества жнецов.

В конце концов чистку признали грубым нарушением второй заповеди, а всех жнецов, что принимали в ней участие, подвергли суровому дисциплинарному воздействию. Но было уже слишком поздно исправлять то, что было сделано. Мы потеряли наших предков. Мы потеряли живую, физическую связь с прошлым. Вокруг нас по-прежнему множество рожденных в Эпоху Смертных, но теперь они скрывают свой возраст и свои биографии, опасаясь вновь стать целью для любителей всевозможных чисток.

Да, я боролась против чистки. А «Гипероблако» – нет. Повинуясь собственному правилу не вмешиваться в поступки жнецов, оно ничего не сделало для того, чтобы остановить это безумие. Все, на что оно было способно, так это стать свидетелем. «Гипероблако» позволило нам совершить эту трагическую ошибку и по сей день сожалеть о ней.

Я часто думаю: а если сообщество жнецов окончательно утратит здравый смысл, решит подвергнуть «жатве» все человечество и, таким образом, устроит единое для всех глобальное самоубийство, откажется ли в таком случае «Гипероблако» от своей политики невмешательства? Остановит ли безумцев? Или просто продолжит бесстрастно взирать на то, как мы станем убивать друг друга, а потом все до одного уйдем в небытие, оставив после себя лишь облако наших знаний, достижений и так называемой мудрости?

Будет ли оно оплакивать нашу кончину? А если будет, то как – как дитя, скорбящее по поводу утраты родителей, или же как родитель, который не смог спасти своего ребенка от его же собственной неосмотрительности и глупости?

– Ситра Терранова, – произнес голос сильный и вместе с тем мягкий. Ситра Терранова! Ты меня слышишь?

Кто это? Здесь кто-то есть?

Любопытно, произнес голос . Весьма любопытно…

Быть мертвым – это куда как хуже колик. Без вопросов.

Когда Ситру объявили живой в полном соответствии с законом, она проснулась и увидела лицо медсестры восстановительного центра, которая проверяла ее жизненные функции. Лицо незнакомое, но профессионально приветливое. Ситра попыталась осмотреться, но не смогла – ее шея по-прежнему была в ортопедическом воротнике.

– Добро пожаловать к живым, милая! – произнесла медсестра.

Стоило Ситре двинуть глазами, и комната принималась вращаться. Теперь в ней были не только седативные наночастицы, но и сенсоблокираторы, восстановительные химикаты и микроботы.

– Сколько? – произнесла она осипшим голосом.

– Два дня, – весело ответила сестра. – Переломы, разрыв спинальных путей. Все достаточно просто.

Два дня, похищенных из ее жизни. Два дня, которые она не сумела сберечь!

– А моя семья?

– Прости, милая, но у нас предписание от жнеца. Их не известили.

Сестра похлопала Ситру по руке.

– Ты сама им все расскажешь, когда вы увидитесь в следующий раз. А теперь самое лучшее для тебя – это отдых. Полежишь у нас еще денек, и будешь как новенькая.

И она предложила Ситре мороженое – самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.

Вечером приехала жнец Кюри и рассказала Ситре все, что ей так не терпелось узнать. Роуэн был дисквалифицирован и строго наказан за свой неспортивный поступок.

– Если он был дисквалифицирован, то я, значит, выиграла?

– К сожалению, нет, – ответила Кюри. – Он явно одерживал победу. Было решено, что проиграли вы оба. Нам необходимо хорошенько поработать над твоими навыками в боевых искусствах.

– Да, это здорово! – простонала Ситра рассерженно, но совсем не по той причине, которую предполагала жнец Кюри. – То есть мы оба раза попали в «молоко», на обоих конклавах?

Кюри вздохнула.

– В третий раз попадешь в «яблочко», – сказала она. – Все зависит от того, как ты пройдешь Зимний конклав. И я верю, на последнем испытании ты выступишь блестяще.

Ситра закрыла глаза, и перед ее внутренним взором предстало лицо Роуэна, когда он держал ее шею в захвате. Во взгляде его было нечто холодное, ледяное. Он словно что-то просчитывал. Этой своей стороной Роуэн еще никогда не открывался перед ней. Было похоже, будто он нечто предвкушает, готовится получить удовольствие. Она совершенно ничего не понимала. Он что, с самого начала планировал этот убийственный прием? Знал, что будет дисквалифицирован? А может, это и было его планом – получить дисквалификацию?

– А что Роуэн, после того, как все это случилось? – спросила Ситра. – Он хоть переживал? Наклонился надо мной? Помог донести меня до медицинского дрона?

Жнец Кюри выждала минуту, прежде чем ответить. Наконец сказала:

– Он просто остался там. Стоял и наблюдал. Лицо как камень. Словно ничуть не раскаивался в том, что сделал. Точь-в-точь как его жнец.

Ситра попыталась отвернуться от Кюри, но, хотя воротник был уже снят, шея оказалась еще не готова к таким движениям.

– Он уже не тот, кем был раньше, – проговорила жнец Кюри медленно – чтобы слова ее проникли в душу Ситры.

– Да, – отозвалась Ситра, – это так.

Но кем стал Роуэн? Понять это она была пока не в состоянии.