Андрей Дашков - Утраченный свет (Солнце полуночи)

Глазки Аристарха были бледно-голубыми, глубоко запавшими, а взгляд – почти ласковым. Взгляд домашнего врача, который досконально изучил ваше тело, ваши болезни, вашу физиологию и психологию. Взгляд доктора-извращенца, который лучше всех знает, как сделать вам больно. Как превратить эту боль в немыслимое, непереносимое страдание, а истязание плоти – в пытку для сознания.

Вот и сейчас она не могла заставить себя поднять взгляд выше складок на его подбородке, усыпанных обильными всходами рыжих волосков.

– Вперед, птенчики! – приказал батька. – Слушайтесь Головастика – он сегодня босс.

Он швырнул трубку сотового телефона мутанту с огромным лбом, похожему на гидроцефала. Однако тот продемонстрировал прекрасную координацию движений и соображал, видимо, тоже неплохо. Аристарх любил превращать все в какую-то паршивую игру. Но до сих пор ни разу не проигрывал.

Мотоциклы взревели, окутавшись сизым дымом, от которого саднило в горле. Из громкоговорителей, установленных на крыше трейлера, заглушая шум двух десятков мощных двигателей, грянул «Моторхэд». У батьки был свой пунктик – он обожал старую классическую бодягу вроде тех же «Моторхэд» или Мэрилин Мэнсона (а особенно любил прокатиться на байке под шумок и с ветерком). Песенка, звучавшая сейчас, называлась «Маршируя на войну». Это было, что называется, по теме.

Мартина не сразу осонала, что осталась с батькой наедине. Аристарховцы отправились на дело, прихватив с собой всех своих «дырок». С чего бы это? Она и в тени плохо соображала, а на солнце ей было трудно удержать даже самую примитивную мысль. Это не избавляло ее от постоянного чувства оскверненности – как будто безликий пожарник поливал ее нечистотами из брандспойта (явный комплимент члену и сперме батьки – она успела изучить эти гнилые фрейдистские штучки в начальной школе).

…Она все еще стояла на четвереньках, влипнув ладонями и коленями в податливый раскаленный асфальт. Из одежды на ней была только длинная и рваная мужская рубашка.

В этот момент затрещал другой сотовый. Аристарх пнул Мартину сапогом под ребра. Внутри ее тела оборвалось что-то, будто сваренные потроха перевернулись в кровавом бульоне. Она издала крякающий звук и повалилась на бок, безуспешно пытаясь вдохнуть или выдохнуть – лишь бы протолкнуть пробку, забитую в глотку.

Но если батька думал, что отключил ее, то он ошибался. Он сел на верхнюю ступеньку трейлера и поднес трубку к уху. Состоялся, что называется, конфиденциальный разговор. Аристарх буркнул «слушаю» и больше не произнес ни слова.

(Звуковой фон на пороге слышимости… В этом месте гипнотического транса клон сделал то, что он в шутку называл «стоп-кадром». Это была злая шутка. Мартине «снился» застывший студень, в котором остановились события и время. Бесплотный двойник клона отделился от ее сознания; он потерял доступ к зрительным образам и памяти. Зато он услышал голоса тысяч радиопризраков, которыми был переполнен эфир.

Ему удалось определить местоположение источника сигнала. Передача велась из закрытого правительственного сектора. Проникнуть дальше ему помешали фильтры и защитные поля, которые могли стереть его с такой же легкостью, с какой мощный электромагнитный импульс уничтожает информацию на металлизированной пленке. Вполне вероятно, что проснулся бы он уже идиотом. Если бы вообще проснулся… Клон предпочел не рисковать. Он вовремя вернулся, не обнаружив своего присутствия в системе.

В эту минуту сеанс едва не прервался. Мицар ощутил внешнюю угрозу, возникшую на другом уровне существования. Но это была не его забота. Легкая разминка для Алькора…

Малыш продолжал спать, переваривая пищу и восполняя затраты энергии.)

…Боль и отчаяние превратили ее в одномерное существо. Осталась только одна цель – убраться подальше от Аристарха и только одно направление – в тень, глубокую черную тень, отбрасываемую стеной. Наконец ее легкие судорожно затрепетали; она выплюнула загустевший сгусток слюны и крови. И поползла, извиваясь на асфальте, как раздавленный червяк.

Цепь натянулась… Шипы ошейника впились в горло… Мартина продолжала ползти. Ей казалось, что ее жалкая и обреченная на провал попытка спастись заняла целый час. Время чудовищно растянулось…

На самом деле Аристарх не обращал на нее внимания в течение двенадцати секунд. Ровно столько понадобилось ему, чтобы перезвонить Головастику и слово в слово повторить то, что он услышал от неизвестного работодателя. Он произнес:

– Шестнадцать ноль-ноль. Девяносто первый километр семнадцатого шоссе. Двадцать охранников. Свидетелей не оставлять.

Мартина ни черта не поняла. В этом тексте для нее было не больше смысла, чем в вороньем карканье… Она уже хрипела, полузадушенная, когда цепь, небрежно брошенная Аристархом на сиденье его байка, поползла вслед за нею, как никелированная змея. Сантиметры вязкого битума складывались в мертвый рельеф, который она изучила на ощупь, осязала губами и обожженной щекой. Тень была близко – она представлялась девушке пропастью, куда можно упасть в забытьи. Но исчезнуть ей не дали.

– Цып-цып-цып, – раздался позади нее голос Аристарха. – Одну минуточку! Куда же ты, моя славная? Папочка за тобой соскучился!..

Этот голос пригвоздил ее к месту. Затем она испытала принуждение уже где-то за пределами боли. Батька медленно подтянул ее к себе, наматывая цепь на руку. В другой его руке блеснул на солнце какой-то предмет, отдаленно похожий на очки. Но лишь отдаленно. Предмет был целиком сделан из платины и казался очень дорогим.

Аристарх вертел его на пальце, с доброй улыбкой наблюдая за реакцией Мартины. Он хотел убедиться в том, что она вспомнила все. Когда это произошло, ее зрачки расширились от животного ужаса. И уже не нужно было прилагать усилий…

Он расстегнул джинсы и вытащил на свет божий свой толстый помповик, украшенный татуировкой, которая наглядно демонстрировала пробуждение Кундалини. Изображение осталось незаконченным – у мастера явно не хватило времени на проработку деталей.

Мартина оказалась перед выбором, но на самом деле выбора не было.

Воронки болтались на пальце Аристарха в двадцати сантиметрах от ее лица.

Они были похожи на половинки глазных яблок, высушенные и стерилизованные солнцем, – все, что осталось от чужого растаявшего лица. Девушка могла различить даже маленькие «зрачки», обращенные в душный мрак внутри трейлера. Зрачки, через которые заглядывают в жалящую слепоту. А если все будет продолжаться достаточно долго, то можно ощутить мучительную эрозию серого вещества…

Когда-то это уже случилось с нею. Или не с нею? С другой стервой?.. Она даже не пыталась вспомнить. В любом случае ответственность за эту неопределенность целиком лежала на мальчике.