Александра Бракен - В лучах заката [litres]

Толстяк быстро протолкнулся мимо меня, Вайды и Элис, которая готовилась начать запись заново, и буквально врезался в Зу. Он обнимал ее, сияя от радости, и плакал, даже не пытаясь скрыть своих слез.

– Я п-пытаюсь дать интервью, – пожаловалась Зу – ее голос звучал глухо, потому что она уткнулась в его рубашку. В следующую секунду она смягчилась и похлопала его по спине.

– Ладно, Чарли, – позвала его Вайда. – Дай девочке закончить, пока ты не утопил ее в слезах. Давай.

Она осторожно вывела его из импровизированной студии, туда, где стояла я, и его нерастраченные объятия мне и достались. И я была рада поводу отвернуться от Зу и справиться со слезами, которые уже намочили мои собственные ресницы.

– Почему все ведут себя как с-сумасшедшие? – вздохнула девочка, и было слышно, что ее голос уже становится тверже, увереннее. – Можем начать заново?

Лиам встал, собираясь оттащить свой стул в сторону, но тут Зу схватила его за руку и что-то тихо сказала. Сначала мне было не видно его лица – парень стоял к нам спиной. Но когда он понес стул, чтобы поставить его с другой стороны, за фотокамерой, у меня запершило в горле, потому что я увидела в нем эту гордость и это счастье. Он уселся, и Зу тут же повернулась так, чтобы смотреть на него, а не на Элис. Теперь она сидела иначе, достаточно расслабленно, чтобы начать болтать ногами.

– Так нормально? – спросил Лиам, обращаясь одновременно к ней и к Элис.

Репортер кивнула, только вычеркнула из своего списка следующие два вопроса.

Потом она спросила Зу о ее цветовой классификации и ее способностях.

Из этого естественным образом вытекал следующий вопрос:

– Тебя отправили в лагерь твои родители или тебя забрали?

– Я заставила папину машину… я случайно испортила двигатель. Это был несчастный случай. До этого я только вывела из строя пару лампочек. Мой будильник. Мама с папой говорили о… о террористах. Я думаю, они считали, что ОЮИН – это все из-за террористов. И что они должны уехать как можно быстрее, чтобы вернуться в Японию. Я расстроилась, и… тогда я не умела это хорошо контролировать. Я поджарила двигатель, и в нас врезалась другая машина. Мама получила перелом таза. После того, как она вышла из больницы, она настояла, чтобы я вернулась в школу в следующий понедельник. Это был первый Сбор.

«Сборы» были серией изъятий, которые держали в секрете от детей. Если родители чувствовали, что ребенок представляет угрозу для них, или думали, что он был опасен для себя и окружающих, они отправляли его в школу в определенный день, и СПП ребенка забирали.

– Ты упомянула, что сейчас можешь контролировать свои способности? Как ты этому научилась?

Зу пожала плечами.

– Практиковалась. И не боялась их.

– Что бы ты сказала людям, которые считают, что, если дети с пси-способностями научатся контролировать их, это будет угрожать остальным?

Девочка изобразила свое фирменное выражение: « Вы что, шутите?»

– Большинство детей хотят контролировать свои способности только, чтобы чувствовать себя нормальными. С какой стати я захочу поджаривать любой телефон или выключатель, которого коснусь? Каждый компьютер? Может, есть дети, которые станут использовать это во зло, но большинство… Мы более опасны, если не можем это контролировать, а управлять способностями может научиться каждый – только дайте время.

– Как ты себя почувствовала, когда поняла, что в тот день тебя заберут из школы сотрудники СПП?

– Я думала, это ошибка, – сказала Зу, рассматривая свои руки. – Потом я почувствовала себя маленькой и бестолковой – как мусор.

Вопросы Элис были определенно направлены на то, чтобы разбередить старые раны Зу, вытянув из нее мельчайшие детали. Вопрос о том, как девочка проводила время в Каледонии, обернулся рассказом о том, как СПП обращались с ними в обычные дни и в те дни, когда дети не подчинялись. Было мучительно представлять, как все это происходило с ней, и еще слышать, как Элис спрашивает:

– Ранее ты упомянула, что ты сбежала из Каледонии. Можешь ли ты рассказать о том, что случилось?

Зу повернулась, слегка наклонившись, чтобы взглянуть на Лиама. Он смотрел на нее, скрестив руки на груди, пытаясь сдержать эмоции. Он ответил ей коротким кивком и этой своей легкой улыбкой, которая разбивала сердце. Продолжай.

– Мой друг планировал это месяцами – тогда он еще не был моим другом, но он был таким милым с нами. Таким умным. Мы знали, что у нас будет только один шанс выбраться, и этим шансом был он… – Зу перешла к более подробному описанию деталей побега, того, как они сговаривались, готовясь к той ночи. – Потом это случилось… это сработало… за день до того пошел снег и повсюду были сугробы… Из-за этого было тяжело бежать, но мы видели, что некоторые старшие дети уже добрались до будки – будки охраны рядом с воротами в электрическом ограждении. Они пытались отключить его… открыть ворота. Не знаю, что пошло не так. Должно быть, инспектора как-то заблокировали их. Потом мы просто…

Элис дала ей несколько секунд помолчать и собраться с мыслями, а потом продолжила задавать вопросы.

– Что вы сделали? Как отреагировали СПП и инспектора?

Зу не могла заставить себя произнести это вслух. Я помнила эту сцену так ярко, а ведь я видела ее только в ее памяти, как бы из вторых рук. А она на самом деле это пережила… Я незаметно взглянула на Лиама. Он застыл, а его кожа стала мертвенно-бледной.

Наконец Зу подняла руку, сложила пальцы, изобразив пистолет, и выстрелила в сторону камеры. Элис заметно вздрогнула.

«Почему это так удивляет? – задумалась я. – С чего бы родителям вообще стыдиться, что они отказались от нас?» И как можно было не предполагать такую возможность, если они отдали своих детей какой-то военной организации?

– Ты хочешь сказать, что они начали стрелять по убегающим детям? Ты уверена, что они использовали настоящие, а не холостые патроны?

– Снег стал красным, – ровным голосом проговорила Зу.

Элис рассматривала лежавший на коленях блокнот, словно не зная, куда теперь двигаться дальше.

– Я думаю, нас не воспринимают как людей, – продолжала Зу. – Иначе нельзя объяснить, как можно было сделать все то, что сделали с нами. СПП всегда немного напуганы, но при этом одновременно очень злы. Они ненавидели то, что им приходится там находиться. Они называли нас разными словами: «животными», «уродами», «кошмаром», ругательствами, которые мне не следует произносить. Вот так им и удавалось это делать. Если в их восприятии мы не были людьми, они могли так обращаться с нами и не чувствовать угрызений совести. Той ночью мы были как животные в загоне. В нас стреляли из окон основного здания лагеря. Они дождались, пока один ребенок подошел совсем близко к воротам, и тогда…