Александр Афанасьев - Враг за моей спиной

Вдобавок – сами магазины были тяжелыми, большими, широкими, рукой сразу не ухватишься, и в разгрузку они входили очень плотно, с непривычки не достать.

Штурмовые ружья с подствольными магазинами были хороши тем, что их можно постоянно доснаряжать, выстрелил, перебежал, выдалась свободная секунда – доснарядил. Но это тоже надо было уметь, в основном у неумехи получалось, что патрон падал, потом один попытался засунуть патрон задом наперед. Проблема была и в том, что оружие надо было постоянно переснаряжать, цевьем назад – вперед, а с непривычки забывали это делать, поэтому жмешь на спуск, но выстрела нету. Хорошо было бы иметь нарезное оружие, Сайги, хотя бы полуавтоматические – но их в Русне получить не так то просто, как гладкое, надо ждать. Да и Амир сказал, что надо именно гладкое и объяснил почему.

Сайга-410 показала себя совсем плохо, постоянно были задержки и ее отложили в сторону, потому что оружия хватало. Решили, что если что-то случится – кто-то возьмет ее, а так она будет лежать в одной из машин.

Отработав стрельбу с места – начали отрабатывать стрельбу в движении. Из опасения, что постреляют друг друга – амир не стал отрабатывать движение перебежками с прикрытием друг друга огнем, а просто сказал отойти на дальний конец карьера, повесил мишени и сказал бежать к ним и стрелять. Кое-как получалось, хотя бежать и дергать затвор помпушек – решительно не получалось никак. Два дела в раз – слишком много…

Напоследок – амир раздал пулевые патроны. Взял ружье – теперь это был Вепрь-12.

– Смотрите! – сказал он – вам может на пути попасться мент. Убить мента – одобряемое дело каждого мусульманина, Аллах и наши братья, которые встретят вас у Аллаха, улыбнутся, узнав, что вы убили мента. Менты – ездят в командировки, чтобы унижать и убивать правоверных, они разрушают наши дома, всех хватают, везут в отделение, там пытают, бьют, могут изнасиловать. Кого из вас били менты, поднимите руки.

Руки поднялись – меньше трети.

Да… не аскеры, не аскеры. Настоящий аскер – его ненависть закаляется, превращаясь в острый клинок, только когда он претерпит свою долю унижений от неверных за то, что он правоверный. Сказано в К’ъуране – неужели вы думаете, что мы не будем испытывать вас? Когда муджахед попадает в отделение, там его бьют, унижают – это испытание от Аллаха на крепость его акыды. Если муджахеда расстреляют – он шахид и ему рай, а его братьям – фард айн отомстить за него. А эти… но надо помнить, что они – тоже джихадисты. Их убеждения хотя и не так крепки, как у него, как у любого из тех, кто годами шел и продолжает идти по пути Аллаха – но гни все же есть, эти пацаны добровольно отвергли потребляйское общество, приняли ислам и сказали, что хотят помочь джихаду и даже готовы умереть на джихаде. И их смерть – будет еще одним страшным ударом по каффирам: они увидят, что уже и их дети отвергают их, и приходят к Аллаху. И поймут, что будущего – нет.

– И как это было? Ты расскажи?

– Ну… мы подрались… с этими… с гопниками. Потом нас в отделение, там нас мент дубинкой бил. Потом нас община выкупила…

– Ты испытал унижение?

Пацан подумал.

– Я испытал злость.

– Злость это хорошо. А гнев еще лучше. Любой правоверный должен гневаться, видя вокруг себя свидетельства разврата, куфра и ширка, видя, как занимаются ростовщичеством, как играют в азартные игры, как пьют харам, как унижают правоверных и веру, где бы это не происходило. А гнев – должен выражаться в действия, ибо только действия подкрепляют веру. И поэтому, если вы увидите мента…

Амир отсоединил магазин.

– Можно сделать одно из двух. Надо всегда помнить, что мент, скорее всего, вооружен, у него может быть пистолет и автомат. И у него может быть бронежилет. Любой стрелок – инстинктивно метится в центр мишени, то есть как раз в то место, которое защищено бронежилетом. Здесь так делать не надо. Надо попасть менту в лицо, в руку или в ногу. Если вы попали в руку или ногу – то надо подойти ближе и добить. Потом забрать у него пистолет и автомат, и стрелять из них. Всем ясно?

– Да… да…

– Второе. Куда опаснее спецназ… Спецназ чаще всего очень сильно защищен, у него защищена голова шлемом, если в нее стрелять, то очень с близкого расстояния. Но никто еще не придумал, как защитить руки и ноги. Поэтому – стреляйте по рукам или по ногам, делайте сразу несколько выстрелов, чтобы наверняка. Либо – у каждого из вас будет по магазину с пулевыми патронами. Возьмете его и будете стрелять пулями, пуля если и не пробьет бронежилет – то нанесет очень сильный удар. Который сшибет с ног. Вот, смотрите…

Амир повернулся и трижды выстрелил в дерево, в толстую деревянную чурку.

– Вот так. Подойдите и посмотрите.

Молодые джихадисты подошли к деревянной чурке, раскрошенной пулями. Из тех мест, куда попали пули – торчали острые щепки.

– Здорово… – невпопад сказал один из джихадистов, русый и курносый.

– Эфенди… – сказал другой, полная противоположность первому, смуглый и курчавый – а где мы будем делать джихад? Мы пойдем убивать солдат, да?

– Не все сразу. Давайте, разожжем костер и сделаем себе еду и только потом я расскажу вам о том, где и против кого мы будем делать джихад.

На костер собрали быстро. В километре отсюда – была умершая и покинутая людьми деревня, там наломали заборов в качестве дров: доски большей частью были гнилыми и давали много дыма – но по крайней мере, они горели. Из машины достали большой, на восемнадцать литров казан и несколько завернутых в полиэтилен больших кусков мяса. Они не осмелились покупать баранину – там, где продают баранину, там много стукачей, свинину купить было невозможно, пусть неверные жрут свинью – и потому они купили говядины. Несколько больших, хороших кусков…

– Принесите воды – распорядился амир.

Мага, у которого голова была забинтована – первым взял ведра.

– Пошли, брат… – кивнул он одному из новоявленных боевиков – сходим…

Дорога в деревню, где наверняка должен был быть колодец или что-то в этом роде, где можно было набрать воды – не была прямой. Из давно заброшенного карьера – она шла мимо такого взгорка, где была ферма, старая, развалившаяся ферма – коровник. Потом она поворачивала на девяносто градусов и по возвышающейся над местностью, отсыпанной в восьмидесятых дороге шла в деревню, где повалившиеся ограды уже не было видно из-за бурно разросшегося лопушья вперемешку с крапивой, а в садах – обитали одичавшие собаки и одичавшие яблони.

Было как то жутковато. У них на Кавказе такого представить было нельзя – чтобы целое село, целый населенный пункт вымер. Люди всегда вернутся… приведут все в порядок. Земли не хватает, никакая земля не лишняя. А тут… мертвые, полуразвалившиеся дома, заросли лопуха и какое-то жуткое, мертвое ощущение разразившейся катастрофы…