Кэтти Уильямс - Скажи машине «спокойной ночи» [litres]

– А если я скажу, что не стану? – жуя, ответила она.

– Никогда?

– Да. Никогда.

– Тогда мне останется только гадать… – Он сделал туманный жест замотанной, как у мумии, рукой. – Тогда я не знаю.

– Что, если я скажу, что вчера вечером я лгала? Если я скажу, что сказала тебе это, только чтобы посмотреть на твою реакцию?

– А это так?

Она пожала плечами и уставилась в свою коробку. Но все же он ее знал или, по крайней мере, знал достаточно хорошо, чтобы понять, что ее напряженные шея и рот означают, что Вэл не лгала. Сердце Эллиота начало колотиться под полосками ткани, которые теперь больше походили не на бинты, а, скорее, на нити паутины.

Вот что произошло накануне.

Элиот и Вэл выпивали поздно вечером. Вэл еще достаточно молода, так что алкоголь для нее пока способ досуга, а не анестезия, и их вечера очень часто заканчивались бокалами с размельченным льдом. Публичное поедание меда с похмелья – в порядке вещей, рассуждал Эллиот, и действительно может помочь с отрыжкой.

Они обсуждали план Apricity для Эллиота, который оказался пустым. Таким же пустым, как и много лет назад, когда он впервые сел за Apricity. Как объяснила ему Перл в извиняющейся и торопливой манере, пустые результаты получало немногим менее 2% населения. Как будто она беспокоилась о том, что нулевой результат его взволнует. Это не так. На самом деле Эллиот чувствовал, что это ему подходит. Ему нравилось быть чистым листом. Неисписанной страницей. Смотрящим в зеркало вампиром.

– А может, ты уже счастлив, насколько это возможно? – спросила Вэл, поворачивая свой бокал так, что кубики льда завертелись в нем.

– Ты делаешь меня счастливым, – машинально ответил он. Когда она не ответила, он поднял взгляд и увидел, что ее глаза полны слез. – Что такое, Вэл? Что случилось?

– Я сделала кое-что плохое, – ответила она.

И отказалась сказать больше. Когда он попытался убедить ее, что это не может быть таким уж плохим, она снова заплакала. Когда он сказал, что любит ее несмотря ни на что, она заплакала еще сильнее. Тем не менее Вэл не рассказала, что она сделала. Разумеется, Эллиот спросил ее. Он спрашивал снова и снова, а она снова и снова качала головой. Когда простые вопросы не сработали, он подумал, что ведет себя так, будто ему все равно, и, наконец, начал умолять ее рассказать. То, что началось как беспокойство из-за слез Вэл, стало неверием в то, что она откроется ему, игрой, чтобы заставить ее признаться, и неожиданно глубоким колодцем горечи. Виски и горечи. Ради нее Эллиот бросил свою жену. Своего сына. Он изготовил ее лицо из металла, мрамора, дерева и показал его миру. О чем она не могла рассказать ему? Какой секрет он не заслуживал услышать? В конце концов, Эллиот пошел спать в расстроенных чувствах. Утром, когда он проснулся, Вэл уже ушла на работу. Ведь у нее по плану было утреннее совещание.

В тот день на платформе Эллиот решил, что не станет просить Вэл открыть ему свою тайну, и, в конце концов, она признается сама. Как будто он неподвижно стоял в переулке и уговаривал кошку вернуться домой после того, как она выскочила из кухни. Но сейчас он снова спрашивал, а Вэл не отвечала – она ела лапшу и казалась совершенно невозмутимой.

Момент был как будто знакомым, и Эллиот с усилием вспомнил, что такое уже происходило раньше, только с другой стороны. Он узнал в своем голосе отчаяние его бывших подружек (и даже отчаяние Перл), когда они, наконец, понимали, что он порывает с ними. Обычно Эллиот молча наблюдал, как они хватаются за шанс восстановить то, что, как он знал, уже кончено.

– Ты мне так никогда и не расскажешь? – спросил Эллиот, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Она щелкнула своими палочками.

– А что, если не расскажу?

– Ну, тогда… – Он задумался: каково это будет – никогда не узнать? И добавил: – Я буду вынужден думать о худшем.

Она поджала губы.

– А можешь думать о лучшем.

– Ты мне изменила? – Произнести это поначалу казалось нелепым, но затем внезапно проскользнула мысль, что именно это она и сделала. – В этом все дело, да?

Она рассмеялась, но это был не настоящий смех. Она просто сказала:

– Ха-ха!

Это «Ха-ха!» означало, что Эллиот был тем еще изменщиком, и Вэл это знала. Она знала, потому что он изменил ей, еще когда был женат на Перл. Таким образом, Эллиот просто получил бы по заслугам, если бы Вэл отплатила ему тем же. У него в желудке снова началось болезненное колыхание меда. О, как он был жалок!

– Мне кажется, – осторожно начала Вэл, – что если я буду отвечать «нет» на все твои догадки, ты захочешь угадывать и дальше. И затем, в конце концов, ты можешь угадать, и я больше не смогу сказать «нет».

– Ответь только на этот вопрос. Я больше не буду спрашивать. И если ты изменила, я прощаю тебя, – импульсивно добавил он, даже не подумав, верно ли это.

– Очень великодушно с твоей стороны, милый, но я не изменяла. И по правде говоря, это не имеет никакого отношения к тебе.

– Значит, ты сделала это до того, как мы встретились?

– Вот видишь! – Она обличающе ткнула пальцем. – Что я говорила? Ты все еще угадываешь!

– Тебе не следовало рассказывать мне, что ты что-то сделала, если ты не собираешься говорить мне, что это было!

Эллиот встал и начал разматывать полоски ткани со своих рук, отбрасывая их в сторону и желая, чтобы они врезались в пол с грохотом, вместо того чтобы приземляться как легкий пушистый снег. Весь день он был поглощен любопытством и беспокойством, неуверенностью и сожалением, но это – все это! – было неправильно. Гнев. Гнев – вот подходящий ответ. Чувство захлестывало Эллиота, неистовое и праведное, пока мужчина не поднял голову и не увидел, что Вэл подтянула колени к груди, спрятав голову между ними, как маленькая девочка, скрывающаяся от мира. Его гнев мигом испарился.

– Я не собиралась тебе рассказывать, – сказала она приглушенным голосом. – Никогда. Я знала, что не должна. Но… – Она подняла голову, на лбу остались отпечатки колен. – Я хотела, чтобы ты знал…

– Так расскажи! Мне ты можешь сказать.

– …немного, – перебила она. – Я хотела, чтобы ты знал немного. Тебя удовлетворит лишь малое знание?

По крайней мере, спать они пошли вместе. Эллиот знал, что Вэл специально не засиживается с ним. Обычно она уходила первой, а он еще долго сидел и пялился в свой экран, а затем вваливался в спальню, проснувшись где-то за полночь после того, как засыпал на диване. Сегодня они легли каждый на свою сторону кровати. Кошка, незаметный клубок шерсти, устроилась в их ногах. Свет от уличных фонарей проникал в комнату с желтым мерцанием и низким гулом. Иногда, чтобы помочь себе заснуть, Эллиот закрывал глаза и представлял, что находится в гигантском инкубаторе, в какой-то роботизированной матке, которая создавала его, выстраивая новый слой каждую ночь.