Кэтти Уильямс - Скажи машине «спокойной ночи» [litres]

В тот момент на Apricity появились мои результаты: я увидела это по лицу Георга, его лоб разгладился. Он начал поворачивать свой экран, чтобы показать их мне, хоть это было запрещено. Не то чтобы меня волновали правила. Я остановила его не поэтому. Я просто не хотела их видеть, что бы та машина ему обо мне ни сказала. Я не заслуживаю счастья. Не хочу знать, где его искать. Когда я схватила его за руку, Георг вздрогнул. Когда же он отстранился, я увидела, что мои ногти оставили крошечные следы на его коже.

Он развернул экран и посмотрел на меня.

– Это хорошее число.

– Но она же не выдает числа, – сказала я.

– Оно хорошее, – повторил он, кивая себе. – Валерия. Ты не токсин. А ты… что? Ты не опасна для общества.

Проводив Ретта на автобус, который отвезет его обратно к матери, мы с Эллиотом идем на дегустацию меда. В Бэйвью есть магазин, куда мед привозят прямо из пасеки. Стены магазина уставлены прозрачными стеклянными кувшинами, формой похожими на ульи, с трубками на дне, из которых льется мед. Пока продавец помогает Эллиоту найти самый сладкий мед, я подхожу к окнам в задней части магазина, откуда клиентам открывается вид на пчел. Настоящие ульи – это просто кучи досок, они смахивают на старые комоды. За ними ухаживает пчеловод с прикрывающей лицо сеткой. Медоносная пчела – это единственный вид пчелы, которая умирает, когда кусает человека. Ее внутренности распарывает колючим жалом, и она улетает выпотрошенной.

В мои губы упирается ложка.

– Попробуй этот, – говорит Эллиот.

Это так мило, что по моему телу пробегает дрожь.

– Он самый сладкий? – спрашиваю я.

– Нет. – Эллиот касается кончика моего носа. – Это ты.

Когда я в ответ высовываю язык, он кладет на него еще меда.

Эллиот не знает, кто я. И это незнание – его бесконечное спасение и бесконечное мучение.

Эллиот легкомыслен. Эллиот очарователен. Эллиот безвреден.

Должно быть какое-то фольклорное существо, такое как Эллиот, которое после колотого ранения не кровоточит. Нож входит и выходит серебристым и чистым.

Я встретила Эллиота на одной из вечеринок Ниты. Я познакомилась с Нитой, когда работала в маркетинговой фирме, которая продвигала ее галерею. Ните понравилась блузка, которая была на мне, поэтому она пригласила меня на вечеринку. Такой уж была Нита.

Маркетинг стал моей первой работой после колледжа. Когда я выходила из больницы, врачи предупредили меня, чтобы я была готова к сложной перестройке. Но в колледже было не сложно. Я поступала с детьми, которые учились в интернатах. Мое заключение было довольно похоже на то, что пришлось пережить им, так что мои документы прошли без подозрений. Спустя четыре года я получила степень в области лингвистики. Слова похожи на меня – такие же изменчивые. Мой отец приходил ко мне в школу всего раз, на выпускной. Голова его была все так же склонена, в этот раз над кусочком белого торта. Вы знаете происхождение слова «папа»? Оно связано с греческим и латинским pater, от pa – одного из первых звуков, которые может издать ребенок.

В тот вечер, на вечеринке у Ниты, Эллиот подошел ко мне с еще одним напитком. Я всегда привлекала такой тип мужчин, которые подходят к женщинам не с предложением выпить, а с самим напитком. Чтобы завести разговор, я обидно высказалась о большой картине, которую Нита повесила над каминной полкой. «Мазня», – вроде бы сказала я тогда.

Эллиот, сощурившись, посмотрел на угол холста:

– Ты можешь прочитать подпись художника?

Но этого не понадобилось. По его улыбке я сразу поняла, что он скажет.

– Вот черт. Это же ты, да?

Все закончилось сексом в свободной спальне на куче чужих пальто. Я знала, что он старше. Знала ли я, что он женат? Что он отец? Я, должно быть, это почувствовала, хотя в тот вечер он снял обручальное кольцо перед тем, как отправиться на вечеринку.

Поэтому, когда я говорю, что Эллиот безвреден, я знаю, что его бывшая жена не согласилась бы с этим заявлением. Я имею в виду, что Эллиот безвреден для меня. Это не значит, что я не люблю Эллиота. Люблю ли я Эллиота? Да. Настолько, насколько кто-то вроде меня способен на такую эмоцию. Может быть, у меня не такие чувства, как у вас. Но кто знает, как сравнивать наши чувства? У слова «любовь» нет происхождения. Это одно из первых слов, и оно всегда имело только свое значение.

Мы с Эллиотом выходим из магазина, купив такой тяжелый кувшин меда, что его сложно вынести. Завтра его доставят в нашу квартиру. Нам больше никуда не нужно идти, поэтому мы просто гуляем. Район Бэйвью в течение многих лет был верфью, а во время Второй мировой войны – лабораторией, используемой для проверки воздействия радиоактивного материала на животных. После он опустел, а затем стал правительственным. Теперь молодые, богатые и беспечные вернули район в свою собственность. Мы проходим мимо магазина, где продаются кожаные водительские перчатки, мимо ресторана, в котором подают одну дичь, и еще двух подпольных баров – один замаскирован под цветочный магазин, другой – под банк. Когда мы проходим мимо зала игр ВР, я делаю нечто беспрецедентное. Я предлагаю войти внутрь. Затем я делаю еще одну беспрецедентную вещь. Я говорю:

– Давай сыграем.

– Сыграем? Мы? – моргает Эллиот.

Я киваю.

Он мимически изображает сердечный приступ.

Эллиот любит игры. В нашей квартире нет системы ВР (я настаиваю), поэтому Эллиот иногда ходит в зал игр один или с Реттом. Он никогда не спрашивает, почему я не хочу идти. Он объясняет мне, но скорее себе: «Женщины любят только те игры, которые придумывают сами, все это знают».

Работник игрового зала – пожилая тетка с розовыми волосами, как у меня. Увидев меня, она улыбается.

– Светло-вишневый? – спрашивает она, прикасаясь к своей макушке. Я знаю, что она имеет в виду цвет краски.

– Маджента, – отвечаю я, тоже дотрагиваясь до головы.

Она наклоняется вперед и говорит почти шепотом:

– Вы знаете, откуда произошло это слово?

Я действительно знаю.

– Город в Италии. Там изобрели цвет красителя.

– А вы знаете как? Город пережил битву. Они назвали краситель, увидев пропитанную кровью землю.

Я качаю головой. Этого я не знала.

Она вручает нам маски и перчатки и говорит:

– Повеселитесь, детишки. – Затем быстро, как змея, хватает меня за запястье и пальцем свободной руки водит между нашими лицами, ее и моим. – Как будто смотрю в заколдованное зеркало.

Игровой зал ВР хорошо оснащен, наша кабинка чистая, и там богатый выбор игр. Я просматриваю названия, почти ожидая, что ее там не будет. В конце концов, это старая игра. Но вот она, между «Аллеей Аллигаторов» и «Астронавтами-Болеутолителями».

– «Аттракцион Веселья»? – говорит Эллиот, когда я вывожу ее на экран. Его голос звучит так же: весело. – Посмотри на дату. Это же практически винтаж.