Александр Коммари - Experimentum crucis

— Вы хотите попробовать уничтожить нашу Вселенную? — насмешливо сказал профессор. — Программа сама создаст некий код, который ее и уничтожит? Человечество вам будет страшно благодарно. Пусть даже это человечество есть не более чем набор кодов в суперкомпьютере сверхцивилизации.

Все засмеялись.

— Строго говоря, в этом был бы ответ на второй вопрос — если мы детерминированы и наша свобода воли не более чем иллюзия, то этого не случится. Однако такой глобальной задачи — помножить на ноль Вселенную, чтобы посмотреть, что после этого произойдет, мы не ставим. Не хочется рисковать.

— Однако — профессор подошел к компьютеру, развернул голограмму панели управления, нажал несколько панелей — на экране развернулось изображении межзвездной туманности — в какой-то степени с этим может быть связана проблема, о которой мы уже говорили — почему мы не наблюдаем признаков существования иных цивилизаций. Если наш мир есть симуляция, то те, кто ее создал, просто не позаботились о том, чтобы создавать других. В науке это называется гипотезой планетария или Седьмое объяснение Вебба. Планетарий — потому что та же идея — мы видим только то, что нам показывают, а не то, что существует реально. Более того, возможно по мере удаления от нас детализация симуляции нашей Вселенной уменьшается — зачем им моделировать каждую звезду в галактике Андромеда, скажем, и это тоже может быть выявлено средствами астрофизики.

— Но! — торжественно сказал профессор и на экране появилось изображение бело-голубого земного шара. — Решающий эксперимент, экспериментум круцис, как я полагаю, все-таки уже сделан. И сделан он на Земле, и не в микромире и не в макромире. И он, увы, дал отрицательный ответ на вопрос, являемся ли мы симуляцией.

Все оживились.

На экране появилось изображение Ленинграда с высоты птичьего полета.

— Ровно как мы ищем разрывы в фактуре реальности или артефакты или ошибки или обрывки пустого кода, мы таким же образом можем исследовать реальность в ее временном измерении, еще точнее — историческую реальность. И если мы найдем в ней нарушения неких законов, то мы можем говорить об искусственном характере нашего мироздания.

Город приблизился, и стало видно, что это какая-то компьютерная реконструкция событий октября 1917 года — толпы с флагами, костры, грузовики с вооруженными людьми, серые корабли с пушками, наведенными на тонущие в тумане дворцы, матросы в черных бушлатах.

— Так вот, группа историков-марксистов, нейролингвистов и математиков из Москвы, Эр-Рияда и Кабула попробовали создать глобальную историческую модель развития человечества в двадцатом веке. Естественно, не детализированную до отдельных личностей — наши возможности в компьютерных технологиях еще этого не позволяют, однако все равно крайне подробную, то есть созданная ими модель оказалась очень детальной и, что самое главное, прогностически крайне продуктивной. Затем, моделируя ситуацию уже для отдельно взятых стран и классов, страт и групп, они потом проверяли, как там события развивались в реальности — и поразительным образом предсказанное, так сказать, наоборот, совпадало с тем, что происходило на самом деле, при этом на низком уровне, то есть даже небольших стран или социальных групп.

В голосе профессора прозвучало удовлетворение.

— Так вот, артефактов или разрывов в исторической реальности не выявлено.

— А как такой разрыв выглядел бы? — спросила белобрысая молодая девушка. Легкий акцент выдавал в ней эстонку или финку.

— Возьмем нашу страну. Было несколько критических точек, в которых могли бы произойти такие разрывы. Одна из них — смерть основателя Советского государства Владимира Ленина. Даже людям вроде меня — для которых история есть не более чем увлечение — можно представить, что после ухода столь крупной фигуры среди его преемников могла бы начаться борьба за власть. При отягощенности страны столь тяжелым историческим наследием эта борьба могла бы принять крайние формы — как, например, это случилось во Франции, во времена французской революции. То есть — просто наугад — Троцкий, например, вступает в конфликт со Сталиным и уничтожает его и его сторонников, или кто-то другой — Бухарин, Каменев, неважно — начинают борьбу за место единственного наследника ушедшего Ленина. Но нет, ничего подобного не происходит — руководство наоборот крайне консолидируется, деструктивные фигуры ограничиваются в своей возможности вызвать раскол — и эта критическая точка проходится так, как и предсказывает модель.

— Другой критической точкой является конец века, когда в стране накапливаются некоторые противоречия, связанные с разрывом теории и практики, как это случилось во второй половине века. Если бы в исторической реальности был бы провал, то можно представить себе ситуацию, что в 1991 году — кстати, ровно 100 лет назад, люди бы отказались от завоеваний революции 1917 года и от социализма, отдали бы общенародную собственность так называемым хозяевам, распустили бы Советский Союз, отказались бы от прогресса и науки в пользу религиозных предрассудков и консюмеризма. Но, как мы знаем, к счастью ничего подобного не произошло — кризис был преодолен углублением социалистической революции, при этом избегая развертывания массовых репрессий — что, конечно, тоже бы поставило крест на социализме как обществе реального гуманизма.

Профессор снова нажал на панель и на экране возникло изображение какой-то московской улицы — лето, люди в легких светлых одеждах, улыбающиеся лица.

— Таким образом можно говорить о том, что и наш и прошедший век не имеют разрывов или провалов, которые бы дали основания предполагать симулятивность нашей реальности. На сегодняшний день в этом вопросе поставлена точка. Поставим точку мы и на сегодняшнем занятии рабочего университета. Следующее занятие будет посвящено попыткам реанимации двойной теории относительности, предпринятой группой нигерийских физиков в прошлом году.

Все стали вставать, собирать в сумки и рюкзаки вещи — кто-то тетрадки, кто-то электронные устройства.

— Кстати, забавный факт, — сказал профессор, выключая ЭВМ, собранную болгарским электронпромом. — В ходе моделирования один артефакт все-таки выскочил — если это артефакт, конечно. На каком-то этапе машина попробовала, как ситуацию описал один московский ученый-математик, умножить историю нашей страны на ноль. Это долго объяснять в терминах математического моделирования, но там возникло некое пустое подмножество, которое чуть было не совершило недопустимую операцию. Но я думаю, это не более чем некий случайный сбой. Однако более всего ученых удивило, что у этого пустого подмножества имелось нечто вроде идентификатора — при этом в форме фамилии.