Лора Андронова - Мифы мегаполиса [тематическая антология]

— Мамочка родная, — сказала Ирина изменившимся голосом. — Сколько же их тут?

— Кого? — ощущая себя последней дурой, спросила Лиза.

— Смотри, — и ведьма, повернувшись, неожиданно отвесила Лизе подзатыльник.

В голове что-то екнуло, из глаз брызнули слезы. Проморгавшись, Лиза хотела было сказать все, что думает о таких поступках, но открывшаяся картина заставила ее окаменеть, застыть с открытым ртом.

Вокруг фонаря, едва касаясь земли пушистыми лапами, скользили десятки гибких силуэтов. Их серые тела чуть заметно светились, вились длинные хвосты, сверкали желтые и зеленые глаза.

Все сопровождалось едва слышным низким урчанием, похожим на звук работающего под землей мотора.

— Что они делают? — шепотом спросила Лиза.

— Танцуют, — так же негромко отозвалась ведьма. — Приветствуют наступление зимы… Видишь своего, того, что тебе помог?

В изысканном танце гибкие тела сплетались и казалось невозможным отличить одну пантеру от другой. Лиза отчаялась, когда неожиданно наткнулась на знакомый синий взгляд.

Взгляд Ваньки.

— Вот он! — крикнула Лиза, вскинув руку.

Пантеры замерли, десятки морд обратились в одну сторону, урчание стихло.

— Орать не стоило, — заметила Ирина. Руки ее двигались, совершая один за другим какие-то сложные пассы. — Теперь попробуем его позвать. А ну-ка иди сюда, мой милый…

Голубоглазая пантера отделилась от собратьев и мягко, точно струясь, двинулась к людям.

Лиза как зачарованная глядела на нее, силясь увидеть за знакомыми глазами Ваньку.

— Сейчас, сейчас посмотрим, — шептала ведьма, тяжело и хрипло дыша. — О, да… Он был, был человеком…

— Это мой сын? — требовательно спросила Лиза, глядя на остановившееся в нескольких шагах животное.

— Тот, кто когда-то им был, — мягко поправила Ирина. — Теперь так вышло, что он выбрал другую часть нашего мира, жизнь разлитых по городу дорог, сумерек и кружащегося снега, бликов на асфальте и танцев под луной…

— Он счастлив… там? — Лиза ощутила першение в горле. Слова приходилось выдавливать.

— Наверняка. Тебе повезло, что остатки человеческой памяти сохранились. Поэтому он тебя и спас. Еще месяц-другой, и он забудет все, станет просто асфальтовой пантерой, одной из сотен, обитающих в нашем городе.

Молодая пантера подозрительно смотрела на женщин, и в сапфировых зрачках светился разум, но не человеческий, звериный.

— Ванька… — прошептала Лиза. — Ванька, вернись!

— Прошлое нельзя вернуть, — Ирина схватила Лизу за руку, удержала на месте. — Жизнь продолжается, теперь у каждого из вас — своя…

Последовал новый удар по затылку. Лиза всхлипнула, сквозь слезы видела, как шагает прочь грациозная крупная кошка, как ползут по серой шкуре пятна света…

А потом все исчезло. Остался лишь пустынный переулок и качающийся на ветру старый фонарь.

Лиза решительно вытерла слезы, ощущая, как на сердце становится легко, как рассеивается окутывавшее его последние месяцы облако горя. Теперь она знала, что ее сын жив и, может быть, даже счастлив.

А что еще нужно матери?

Возможно, он был из греков. А может, турецкая кровь или балканская, но Лиза еще в прихожей решила: Матвей Васильевич из казаков. Там у них всякое бывало, попадаются и вот такие костистые лица, с орлиным, но не кавказским носом, с черными бровями вразлет, с маленькими цепкими глазами. По крайней мере Лиза так думала. Почему — не важно, она и сама не знала почему, и не хотела знать. Вообще-то ей такие мужчины не нравились, и тут не в носе дело и не в глазах, а в том, что не был Матвей Васильевич настоящим казаком — сутулился, рубашку, старую, клетчатую, сзади в тренировочные штаны плохо заправлял, волосы отпустил чуть ли не до плеч, а все горшком. В прихожей пахло закислым мусорным ведром и еще чем-то вроде сырого паркета. В такую квартиру идти-то не хотелось.

— Проходите! — чуть сиплым, низким голосом пригласил Матвей Васильевич. — Тапочки где-то там… — и почесал макушку. — Там. В тапочнице.

Лиза, перебрав несколько в блин затоптанных тапок, нашла наконец пару. Ну не босиком же тут расхаживать? Холостяцкая квартира. Там, на кухне, газовая колонка и дребезжащий холодильник, радиоточка едва слышно гундосит на стене, не вытряхнутая пепельница и наверняка большущий коробок спичек. Возможно, даже тараканы. Вообще-то Лиза не боялась тараканов, ловила когда-то в детстве руками и сажала в спичечный коробок — только не в большой, больших у них дома не было, а в маленький. Еще у Матвея Васильевича должна быть старенькая плита с заляпанными конфорками.

— Проходите на кухню! — позвал хозяин из коридора.

А Лиза знала, что на кухню. У такого Матвея Васильевича кухня для всего: и поесть, и гостей принять, и поработать. Он ждал ее за углом, опять расчесывая макушку. Борода точно такого же цвета, что и волосы на скальпе — Лизе подумалось, что это не так уж часто встречается. Всплыло кем-то придуманное название колора: чернорусый. Рта совсем не видно, как же он ест свои супы из пакетиков? Наверное, лапша повисает, а Матвей Васильевич аккуратно стряхивает ее ладошкой. Он, конечно, аккуратный. Настоящие, не комплексующие холостяки все аккуратные. Но конфорки будут заляпаны.

Матвей Васильевич вошел первым, обогнул стол и уселся на мерзко скрипнувшую кушетку. Лизе достался табурет — а она и не удивилась. Вот плита (газовая, три конфорки), вот колонка, вот радиоточка… Лиза, чуть поморщившись, утвердила голые локти на немного липкой клеенке стола и поискала глазами пепельницу. Должна быть на подоконнике — и действительно там стоит! В ней окурки, два или три. Где же коробок спичек?

— Вы Лиза, верно? — Матвей Васильевич поставил пепельницу перед собой, достал с нависающей над радиоточкой полки «Яву» и китайскую зажигалку. — Вам порекомендовала меня…

— Ольга.

— Да, Ольга… Вы курите?

— Нет.

— А хотите чаю?

— Нет!

Лиза не хотела чаю, она вообще ничего здесь не хотела. У таких мужиков чай будет или помоями холодными, третьей заварки, или, наоборот, чифирь. Но скорее — помои. Матвей Васильевич выпустил облако дыма, перебив кондовым табаком запах от мусорного ведра. Лиза опять поморщилась, но вообще-то хуже ей не стало. Из комнаты доносились детские голоса, скрип качелей — там открыта балконная дверь. Балкон крохотный, бельевые веревки натянуты на уровне Лизиного носа. Там, наверное, старые ободранные коричневые лыжи и что-то еще, накрытое целлофановой пленкой. Позапрошлогодней, непрозрачной и ломкой.

— Как поживает Ольга?

— Вроде хорошо. Мы довольно редко видимся. Так, познакомились когда-то на курсах, живем на одной ветке.

Матвею Васильевичу лет пятьдесят, хотя выглядит моложе. Лицо худое, жира почти нет, без намека на второй подбородок. На носу ни угорька. Если сбрить бороду, вообще будет неопределенного возраста. Лиза представила себе, как он умывается в ванной: старые скомканные тюбики, потеки зубной пасты на стеклянной полочке, пузырек «Тройного». Но умывается очень аккуратно, ни на что не отвлекаясь. Бритва — станок. Лежат на полочке забытые ржавые лезвия… Нет, какой же станок, если борода?