Ким Робинсон - Дикий берег [litres]

Дренажная канава у подножия переполнилась, но вода так и так стекала в реку.

Подошел Том. Его лицо под зонтом было таким же мокрым, как у всех остальных.

– Привет, Габриэль, Генри, Армандо, Кристин. Приятная встреча. Кэтрин сказала, ей надо помочь с кукурузой.

Мы четверо, дрожа и хлопая себя руками для согрева, побежали на берег реки, где росла кукуруза. Кэтрин, такая же чумазая, как Габби, носилась повсюду, сгоняла работников в кучу, помогала тащить вверх непослушные рулоны, указывала на складки в уже расстеленной пленке. Она крикнула, что делать, и мы побежали, подгоняемые ее пронзительным голосом.

Кукуруза вымахала уже в две ладони, и класть пленку прямо на нее было нельзя – сломались бы побеги. Поэтому через каждые несколько ярдов были расставлены цементные блоки, и пленку привязывали к ним за кольца. Приходилось двигать блоки, чтобы они соответствовали кольцам. Стив и Джон Николен работали на пару, двигали блоки и затягивали узлы. Все были перемазаны по уши. Кэтрин отправила нас на верхний край поля. Здесь мы нашли двух ее младших сестренок, Дока и Кармен Эглофф, которые возились с узким рулоном.

– Давай разматывай, пап! – крикнул Мандо на ходу.

– Берись, – устало отвечал Док.

Мы присоединились к работающим и, покуда они разматывали, стали привязывать пленку к блокам. Кэтрин расставила их неделю назад, и я удивлялся, как близок каждый блок к своему кольцу. Однако все равно каждый приходилось немного двигать, стоя на коленях в грязной жиже. Наконец мы закрепили этот рулон и побежали за следующим.

Прошло немало времени, прежде чем мы снова полезли на горку. Ветер рвал пленку из окоченевших пальцев, все больнее было ее держать. Узлы не завязывались, и я отчаивался, глядя, как непослушные пальцы делают ошибку за ошибкой. Ноги, разумеется, давно онемели. Небо затянули черные тучи, стемнело. Растянутая пленка слабо поблескивала. Стоя на коленях в грязи и дрожа от холода, я поднял глаза от узла и увидел, что поле чернеет фигурами: сгорбленными, скрюченными спиной к ветру. Я остервенело затянул узел.

К тому времени как расстелили третий рулон – работники мы были не ахти какие, – большая часть кукурузы была укрыта. Мы пошли к речке искать Кэтрин. Мимо нас под мостом проплыла сосна: жалко было смотреть на ее зеленые еще иголки, белые, вырванные из земли корни.

Почти все работники – человек двадцать – собрались у переполненной дренажной канавы и смотрели, как Мендесы с Николенами бегают вдоль пленок, подлезают под них, натягивают, оправляют, чтобы вода стекала как следует. Часть народа ушла к бане, остальные стояли под зонтиками и делились впечатлениями от работы. Поля теперь блестели полиэтиленовыми грядами, дождь разбивался о пленку, скрывая ее под слоем брызг. Вода хлестала с пленки в дренажную канаву, однако она не уносила с собой ни земли, ни наших летних всходов. Смотреть на это было приятно.

Когда всю пленку расправили, мы гуртом двинулись к бане. Внутри усердствовал Рафаэль: воздух уже прогрелся, от чанов поднимался пар. Входящие нахваливали Рафаэля за, как выразился Стив, «отличный домашний костер». Снимая мокрую одежду, я в сотый раз восхитился сложной системой труб, насосов и баков, которую Рафаэль смастерил для нагрева воды. Я залез в грязный чан, где уже было полно народу. Грязный чан – самый горячий, и в комнате слышались довольные стоны распаренных купальщиков. Я не чувствовал своих ног, остальное тело обдало, словно кипятком. Потом жар проник в ступни, и мне показалось, что они превратились в отцовы подушечки для булавок. Я радостно завопил. Металлическое дно чана было раскалено, и мы плавали, сталкивались, плескались и обсуждали бурю.

В чистом чане стояли деревянные скамьи, и вскоре народ перебрался туда, поговорить и понежиться в тепле. Ливень дребезжал рифленой металлической крышей, звук усиливался вместе с дождем. Когда он стал совсем громким, мы перестали говорить и прислушались. Некоторые выбежали расстилать пленку, не накрыв собственные огороды, и теперь должны были напяливать мокрую одежду (кроме тех, кто держал в бане сменку) и бежать на улицу. Все они обещали скоро вернуться, и мы охотно верили.

В отблесках пламени тени труб плясали на потолке, дощатые стены поблескивали красным. Красными казались и люди. Женщины были бесподобны: Кармен Эглофф подкидывала сучья в очаг, ребра у нее на спине выпирали; девчата ныряли возле скамьи, как нерпочки; Кэтрин остановилась поговорить со мной, пышная, округлая, с капельками воды на коже; миссис Николен с визгом увертывалась от мужа, который в редком приступе благодушия плескал на нее водой. Я сидел, как обычно, в углу, слушал Кэтрин и с удовольствием смотрел по сторонам: мы были огненнокожими зверями, мокрыми, распаренными, встрепанными, прекрасными, словно кони.

Мы уже выбирались из чана, и Кармен раздавала полотенца, когда с улицы донеслось:

– Эй, в доме! Эй!

Разговор смолк. В наступившем молчании (только дребезжала кровля) мы услышали отчетливей:

– Эй, в доме! Здравствуйте! Мы путешественники с юга! Американцы!

Женщины и большинство мужчин машинально ухватились за полотенца или одежду. Я натянул мокрые штаны и вслед за Стивом подошел к двери. Том и Нат Эглофф были уже там; Рафаэль присоединился к нам, голый, но с пистолетом в руке. Джон Николен, все еще застегивая шорты, раздвинул нас плечами и выскочил за дверь.

– Чего надо? – услышали мы его вопрос.

Ответ потонул в шуме дождя. Через секунду Рафаэль снова открыл дверь. Двое в пончо вошли впереди Джона и с изумлением уставились на Рафаэля. Оба были насквозь мокрые, усталые и оборванные – один тощий, с длинным носом и шкиперской бородкой, другой – кряжистый коротышка в мокрой кепке. Они сняли пончо и остались в темных куртках и мокрых штанах. Тот, что пониже, узнал Тома и сказал:

– Здравствуй, Барнард. Помнишь, встречались на толкучке?

Том сказал, что помнит. Гости обменялись рукопожатием с ним, с Рафаэлем (забавное зрелище), с Джоном, Натом, Стивом и со мной, потом украдкой огляделись по сторонам. Все женщины были одеты или закутаны в полотенца, огонь наполнял комнату красными отблесками, от чанов валил пар, несколько голых мужчин выделялись среди одетых блестящей, словно рыбья чешуя, кожей. Коротышка вроде бы как поклонился.

– Спасибо, что впустили. Мы из Сан-Диего, мистер Барнард вам расскажет.

Мы уставились на него.

– Вы приехали поездом? – спросил Том.

Гости кивнули. Тощий трясся от холода.

– Мы оставили дрезину и ребят милях в пяти отсюда, – сказал он, – и пришли пешком. Не хотели тянуть рельсы дальше, пока не переговорим с вами.

– Думали добраться раньше, но помешала буря, – добавил низенький.