Александр Михайловский - Второй год новой эры

Примечание авторов: для этого требуется боевой средневековый арбалет/самострел, энергетика которого примерно в четыре раза выше, и цельнокованые металлические болты.

В скором времени тропа оказалась наглухо забаррикадирована тушами убитых животных, а ведь это была только часть стада, не больше трети или четверти. Остальные бизоны отпрянули от этого места массового избиения и попытались прорваться обратно в степь, но были отогнаны криками, шумом и дымовыми шашками. Некоторые попытались вскарабкаться по поросшим кустарником крутым склонам, но срывались вниз. Охотники, оставшиеся в своей засаде в конце долины не у дел, собрались и по узкой звериной тропе буквально побежали к противоположному концу долины, чтобы, подкрепив загонщиков, войти вместе с ними в долину и полностью уничтожить еще живых членов стада.

И вот тут, то ли вследствие общей торопливости, то ли особой несчастливости и неуклюжести, конкурент вождя Ксима, здоровяк Огр, оступился на осыпавшейся под ногами звериной тропе и кубарем полетел вниз – туда, где метались перепуганные и разъяренные быки и коровы. Вожди клана Огня, конечно, немедленно стали стрелять, прикрывая упавшего. Они уложили на ближних подступах не менее двух десятков животных, но все равно бизоны сумели как следует помять Огра, да так, что тот был ни жив, ни мертв. Мадмуазель Люся, которая без пяти минут мадам Гуг, осмотрела потерпевшего когда его вытащили наверх и только пожала плечами. Медицина тут была бессильна. Этот Огр был все жив, но это было ненадолго. Многочисленные внутренние повреждения, разрывы брюшной полости и переломы костей не оставляли ему ни одного шанса. Еще бы, когда несколько осатаневших от ярости коров топчутся своими копытами по человеческой тушке, то каким бы крутым качком тот ни был, конец будет однозначным и очень печальным. Не стоило тратить на раненого и так небольшой запас медикаментов. Единственно, что стоило сделать, так это заварить ему маковой соломки*, чтобы кончина его была по возможности безболезненной, что и было проделано со всем тщанием.

Примечание авторов: * опийный мак сейчас растение высокогорное, а в те времена вполне мог по дикому произрастать в тундростепях и использоваться Мудрыми женщинами наших предков как естественный анальгетик.

Бедняга Огр, отошедший в иной мир без лишних мучений, был единственной жертвой этой охоты, все остальные охотники не были даже поцарапаны, и теперь вместе с загонщиками добивали остатки бизоньего стада. Охота, можно сказать, была закончена, и пришло время заняться разделкой туш и приборкой территории, чтобы потом на этом же месте когда-нибудь провести еще одну охоту.

Тогда же и там же.

Люси д`Аркур – медсестра, свободная женщина и уже почти не феминистка.

Ну вот, жизнь мою теперь точно не назовешь монотонной. Уже второй раз я участвую в охоте. Правда, в качестве наблюдателя, но это ничего не меняет. Да, черт побери, вынуждена признать, что я даже стала находить в этом какой-то кураж. Поначалу было несколько странно и непривычно ощущать этакое раздвоение личности – одна половина меня с ужасом наблюдает за избиением несчастных, ни в чем не повинных животных, а другая – ликует и наслаждается. Вокруг меня атмосфера азарта и опасности, я слышу резкие крики загонщиков, хрипы раненых бизонов, обоняю запах крови – такой сладковатый и возбуждающий, от которого во мне поднимается что-то такое темное, древнее, от чего мне хочется кричать и прыгать в пароксизме первобытного восторга и чувства сопричастности к происходящему… У меня даже учащается пульс, и кажется, будто я выпила хорошего старого вина – о, это упоение охотой, ни с чем не сравнимое! Ты ли это, Люси дАркур? В такие минуты, как сейчас, я начинаю думать, что мне несказанно повезло. Что я поймала за хвост редкую удачу, предоставившую мне возможность испытать то, что никогда, никогда не могла бы я испытать в том, нашем, пресном и скучном мире. В такие минуты тот мир представлялся мне аквариумом, в котором меланхолично плавают сонные рыбы, занятые своей неспешной мелкой суетой, не подозревающие, что можно жить вот так – дыша полной грудью, пропуская через себя мощный пульс жизни и каждую секунду осознавая величие Божьего замысла… Есть ли что-нибудь прекрасней этого? Что бы я ответила, если бы мне предложили вернуться в двадцать первый век? «НИКОГДА, лучше умереть…»

Теперь я уже вполне отчетливо стала понимать, что очень долгое время была не в ладу с собой, и что только теперь моя личность начала возвращаться к гармоничной изначальности. Я словно встретила ту маленькую девочку, которой была когда-то – открытую, верящую во все хорошее и доверяющую миру – и полюбила ее. И когда я ее полюбила, то моя любовь чудесным образом охватила все вокруг и преобразила действительность. Ее отражали ночные звезды, искрящийся снег, стены нашего дома и глаза людей, которые составляли одну со мной семью – людей, к которым я относилась прежде с предубеждением и откровенной неприязнью. И вместо холода и отстранения, которые раньше я обычно чувствовала к людям, в моей груди теперь жило что-то теплое и светлое. И мой маленький Друг, что когда-то спас меня от убийственного одиночества, грелся у моего сердца и сладко мурлыкал, словно верный хранитель моей перерожденной души…

Я очень надеялась, что моя медицинская помощь окажется невостребованной, как и в прошлый раз. Я стояла рядом с Петровичем, среди стрелков. Это были в основном наши французские дети. Украдкой я наблюдала за ними. Да, они тоже сильно изменились с тех пор, как впервые ступили на эту девственную землю. Что примечательно – я уже не воспринимала их как детей, называя их этим словом чисто условно. Это были уже вполне зрелые граждане Племени Огня – возмужавшие, повзрослевшие, закаленные в суровых условиях. Все они тянулись к русским вождям, принимая их за эталон, к которому следует стремиться. И это было правильным побуждением. Отношения между ними также вышли на какой-то другой уровень. Теперь они проявляли больше коммуникабельности и взаимосвязанности. Молодежь… Она всегда хочет романтики. Она выходит на баррикады, с огоньком и задором участвует в митингах протеста, порой выливающихся в разнузданные погромы… История Франция помнит много подобных фактов. Но чаще всего мнимый героизм оборачивается обычным хулиганством, и а романтика угасает в сердцах, оставляя у некоторых, особо эмоциональных, лишь слабый отблеск…

Как хорошо, что все они такие молодые, что разум их не закоснел в навязанных догмах! Это возраст, когда легко приспособиться к любым условиям. Думаю, что, попади я сюда лет в семнадцать – мне не пришлось бы переживать такую тяжкую ломку…