Владимир Куличенко - Клуб города N. Катамаран «Беглец»

— Простите, я вас вчера не узнал, — вновь прозвучал звучный насыщенный голос — прозвучал во мне.

Невольно я дернулся, но устоял на месте, подавив желание кинуться прочь.

— Еще несколько секунд, и наши ощущения действительности сроднятся, — «проговорил» гуманоид, — и вам не надо будет прилагать никаких усилий, чтобы услышать меня.

Не знаю определенно, что он имел в виду, но и вправду через некоторое время голос его стал звучать приглушеннее и где–то в стороне, как если бы кто–то невидимый стоял в углу и говорил за него. При этом обожженные губы вселенского странника чуть приметно пошевеливались, иногда замирали, не в такт словам. Но это было не суть важно, главное: постепенно я освоился и даже осмелился спросить:

— Почему вы говорите, будто меня узнали? Разве мы с вами знакомы?

— Вы со мной — нет, а я с вами — да, — пояснил космический летчик. — Недолгое время мне было поручено наблюдать за вами, когда вы находились на корабле.

Он хотел еще что–то сказать, но голос его прозвучал совсем тихо, почти беззвучно — губы были недвижимы, поглядел на меня устало и смежил лысые веки. Я понял, что ему доставляло, несомненно, значительные усилия передавать свои мысли и решил удалиться, чтобы продолжить, надо сказать, заинтересовавший меня разговор позднее.

О чем же я хотел его расспросить? О многом, конечно. Но прежде следовало бы полюбопытствовать у Григория Тимофеевича — к чему эта неуклюжая попытка выдать инопланетного жителя за попавшего в автомобильную аварию мифического руководителя хоровым коллективом? Неужели Тимофеевич не понимал, что я моментально распознаю обман? Странно все это, странно…

Меж тем меня так и подмывало взглянуть на гуманоида, но я удерживал себя, курил на кухне соседской квартиры. К слову заметить, Тимофеевич редко приглашал меня в гости. Сейчас я подумал о том, что он, пожалуй, вообще мало кого к себе приглашал. Мне пришло на ум, что у нашего капитана и друзей–то нет, несмотря на общительный его нрав; знакомым, конечно, не счесть числа, а вот настоящей крепкой дружбы ни с кем не имеет Тимофеевич. Тут сама собой последовала догадка, что мой сосед, очень может быть, живет двойной жизнью: одной на людях, другой — здесь, в тишине этой уютной квартиры, наедине с самим собой. Я пытался до последнего звена сложить цепь логических заключений, но мысли, напротив, становились бессвязнее — сказывались бессонная ночь, усталость. Докурив сигарету, я налег грудью на кухонный стол, задремал… Пробудил меня грохот грузовика за окном, ощущая легкий смур в голове, я подошел к стеклу и увидел грузовик, уносящийся за пределы городской черты. Сморщил лоб, огладил ладонями щеки, нахмурился, как бы что–то припоминая, и первая мысль опять была о Тимофеевиче — где же он, куда подевался загадочный учитель? Ведь совершенно очевидно, что его россказни про соревнования — чистейший вымысел, ложь, обман. Но зачем ему понадобилось меня обманывать? Непонятно, непонятно…

Я прошел в комнату. Гуманоид не спал.

— Добрый день, — сказал я, точно мы с ним сегодня не виделись. — Как ваше самочувствие?

— О, благодарю, — ответил он, и некое подобие улыбки скользнуло по его обезображенному лицу, — но как бы я ни чувствовал себя сейчас, окончательный ответ будет ясен через несколько дней.

Я смотрел на него, и у меня создалось впечатление, что, несмотря на тяжелые ожоги, он не чувствует боли и был, если так позволительно выразиться, бодр душой — может быть, благодаря применению содержимого пластиковых флаконов. Другое дело, сопротивление болезни неизбежно требовало от организма значительных энергетических затрат, и потому гуманоида часто, порою для этого доставало нескольких произнесенных им фраз, охватывала слабость.

— Скажите, — осторожно начал я, стараясь деликатнее сформулировать вопрос, — в чем, собственно, должна конкретно выражаться моя помощь? Я знаю, вы нуждаетесь в уходе…

— Нет, нет! — энергично остановил меня пришелец. — Я ни в чем не нуждаюсь. Все, что мне нужно, я получаю сполна, — он показал на отворенную форточку: — Чистый, свежий и, главное, сухой воздух — благотворный исцелитель моих ран, а это, — он поднял один из флаконов, — всего лишь стимулятор. Силы возвращаются ко мне, и если я решусь о чем–то просить, так о том, чтобы вы по возможности скрашивали мое одиночество своим присутствием. Обстоятельная беседа будет полезна и интересна нам обоим.

«Странный он какой–то, этот словоохотливый незнакомец», — помыслил я и незамедлительно услышал разъяснения:

— О, знаете, вы мне кажетесь не менее странным. Вы молчаливы и стеснительны и даже, как мне представляется, недоверчивы. До чего же удивительный народ, эти земляне! Прежде чем сказать слово — подумают, перед тем как ступить — осмотрятся…

— Вам часто доводилось встречаться с землянами? — спросил я.

— Не часто, но приходилось. И вот именно такое впечатление я вынес из этих встреч.

— Насколько мне известно, — начал я, меняя тему, — ближайшая к Земле звезда Проксима Центавра расположена на расстоянии 423 800 миллиардов километров, а ваша планета, вероятно, удалена еще более. Как же вам удалось…

— Понял ваш вопрос, — остановил меня собеседник. — Я мог бы дать сведения о некоторых принципах устройства нашего корабля, но, боюсь, что мои разъяснения покажутся малопонятными, поэтому ограничусь лишь тем, что скажу — скорость звездолета достигает ста тысяч километров в секунду. Но, поверьте, самое трудное заключается вовсе не в преодолении пространства и времени.

— Тогда в чем же?

— В недостатке понимания.

— Слушая вас, можно решить, что вы находитесь под влиянием газетчиков. Неужели население Вселенной волнуют одни и те же проблемы, одолевают схожие заботы? — произнес я раздумчиво.

— Заботы у нас разные, — ответил гуманоид. — Вы имеете свою планету, а мы ищем ее и, может быть, не скоро найдем, если вообще она когда–либо отыщется.

— Вы стали жертвами катаклизма?

— Раньше всего, мы — жертвы непонимания. На определенном витке истории наша планета оказалась как бы разделенной надвое, никто уже не помнит, что послужило тому причиной. Однако два враждовавших лагеря с лихорадочной поспешностью выискивали все новые и новые поводы для взаимных обвинений, едва ли отдавая полностью отчет, для чего им это нужно. Планета задыхалась под горами смертоносного оружия, и чем больше его становилось, тем меньше оставалось надежд на спасение. И когда стало очевидным, что катастрофа неминуема, когда прервались переговоры, последние немногочисленные контакты, был отдан приказ — тайно переоборудовать большую часть военных космических ракет в транспортные корабли и в назначенный момент всем разом покинуть планету, после чего из космоса отправить сигнал на включение военной техники, оставив, таким образом, в дураках противоположную сторону. Но вставал вопрос — после того, как сгорит планета, куда направить армаду переполненных транспортных кораблей? И потому, пока шли приготовления к массовому переселению, было решено послать загодя звездолет с разведчиками для поиска пригодной для жилья новой планеты, — тут инопланетянин заметил: — Как вы догадались, один из членов экипажа этого звездолета сейчас перед вами.