Александр Громов - Шаг влево, шаг вправо

Не можешь? Твое дело. Но помни — виноват ты сам и никто иной. Никто не посочувствует муравью, попавшему под копыто лошади.

Кой дьявол — лошади… Носорога!

Я сам избрал судьбу, когда пошел в Нацбез. Лучше бы стал лоточником или слесарем в автосервисе, а то и дворником — с малой высоты совсем не больно падать. Спихивают, стаскивают за ноги, поливают сверху кипяточком тех, кто уже успел сколько-нибудь подняться. В троице: волк, коза и капуста после волка наибольший шанс уцелеть имеет капуста, а не коза.

Господи боже, помоги мне. Занятому собой Монстру не до нас — помоги же мне ты! Сделай так, чтобы самолет не долетел, ведь еще есть время! Пусть откажет один из свистящих над крылом движков, на «Ан-74» это крайне опасно из-за резкого дисбаланса подъемной силы, и пилот наверняка попытается сесть на ближайший аэродром, возможно, пойдет и на вынужденную… а там я исчезну. Найду способ и средства. Наверняка, чтобы рулить мною через чип, нужен мощный сигнал, иначе говоря, нужно точно знать, где я нахожусь. Пусть поищут. Настька им нужна только вместе со мной…

А если и этого ты не можешь, господи, сделай так, чтобы самолет рухнул! Камнем. Что с того, что каждую деталь этой машины проверяли и перепроверяли, что менее надежная машина была бы отвергнута без разговоров, — тебе какое дело? Пусть у нее отвалится крыло, пусть одну-две минуты падения с восьми тысяч мы будем визжать от ужаса, — но пусть самолет не долетит!

Не можешь, господи? Ничего ты не можешь… Тебя попросту нет, ты мертв, ты только иллюзия, ловушка для дураков, порождение нашего несогласия с этим поганым миром и бессилия что-либо изменить. Лесной клоп притворяется мертвым, чтобы враги побрезговали и не съели. Ты притворяешься живым…

— Не нервничайте так, Алексей Сергеевич, — вроде бы даже сочувственно проронил Коля Штукин. — Еще целый час лететь. Все будет в порядке, говорю вам. Да и как может быть иначе?

Я знал, как может быть иначе. Сунуться в объект с Настькой — и ждать, что выкинет Монстр… Да что угодно! Ум человеческий не способен вообразить, что ему, Монстру, захочется сотворить с двумя человеческими букашками. Хорошо, если только вышвырнет… Да Настька же вовек не догадается раскрыть парашют! Впрочем, тут еще можно будет придумать какую-нибудь автоматику… ну а если Монстр вышвырнет одного меня, а мою дочь оставит в себе? Навсегда, а?

Конечно, Максютов постарается не допустить этого. Вернее всего, мы с Настькой войдем в объект в связке, как альпинисты, — известно, что два связанных тела принимаются Монстром за одно. Интересное, с его точки зрения, получится тело — с двумя мозгами, один из которых полностью соответствует кондиции, а другой не так чтобы очень… Ни я, ни даже умный носатик Топорищев не предскажут, как отреагирует Монстр…

Я заскрипел зубами. Нет, надо бежать… Одна Настька для них ничуть не ценнее, чем любой дебил, мы им нужны в паре. Но долго ли мне удастся скрываться от Нацбеза со своим чипом-передатчиком в голове? Самое большее, несколько часов, если только не уйти в глубокую пещеру или не носить на голове жестяное ведро — вариант для киношного триллера, не для реальности. Клиники IBM, где в принципе можно было бы избавиться от чипа, не пользуются правом экстерриториальности. Искать спасения в посольстве… ну хотя бы Норвегии? Наверно, я оправдал бы себя в своих глазах, но вот беда: я хочу жить в своей стране, какой бы она ни была. К тому же возможность такого варианта моих действий наверняка принята во внимание. Нет, сбежать мне просто не дадут…

А значит, будь что будет?

Бессилие… Словно у зверя, попавшего лапой в капкан. Вот только мне нечего себе отгрызть, чтобы вырваться на волю. Самые хитроумные капканы человек ставит не на зверье — на человека.

Посадку разрешили не сразу. Сильно припадая на крыло, самолет сделал два круга над Жуковским. Дома, дороги, лесок, петлистая лента Москвы-реки — все встало наклонно, словно вот-вот собираясь заскользить по невиданному склону, но одумалось и выпрямилось. Самолет плавно пошел вниз, очень мягко коснулся полосы, погасил скорость, зарулил на стоянку и замер. Оба крепких парня, прежде сопровождавшие Максютова, а теперь Штукина, одновременно поднялись. Тот, которого звали Валерой, распахнул дверцу и спустил вниз короткую алюминиевую стремянку.

— Пойдемте, Алексей Сергеевич, — сказал Коля Штукин. — Нас ждут. И послушайте доброго совета… не надо глупостей.

— Понятно, — пробурчал я. — Шаг влево, шаг вправо — побег. Ну-ну. Но ведь санкции стрелять у тебя нет? Или есть, но только ампулами с обездвиживающим?

— С серотонином, — отозвался Штукин. — Это очень больно, Алексей Сергеевич, не советую испытывать на себе. Видите ли…

— Я знаю, что такое серотонин.

— Тем более. Будьте благоразумны.

Так. Значит, Максютов не доверил Штукину управление моим чипом и мною. Если оно вообще существует, это управление. Если Максютов не блефовал…

Но все это уже частности, не имеющие большого значения. Нет у меня желания получить в спину хорошую порцию серотонина. В каком-то смысле он тоже обездвиживающее — боль швырнет оземь. Адская боль, нестерпимая. Превентивное психологическое воздействие тоже тут как тут — враз пропадает охота к бегу с препятствиями.

Автомобиль с темными стеклами ждал нас на краю поля. Штукин о чем-то поговорил с водителем, и тот вылез. За руль сел Валера, а Штукин и второй парень стиснули меня с боков на заднем сиденье. Поехали…

Чуть-чуть моросило, щетки стеклоочистителей размеренно болтались туда-сюда, как два метронома. Было половина восьмого утра, утренний «час пик». Как только пересекли МКАД, скорость пришлось сильно снизить. Дрожа в каплях на стеклах, наплывали рекламные щиты, самый кричащий из них обещал немедленно превратить покупателей новой модели чипа Crown-VL-3000 в «суперхомо» — подлинного владыку мира.

Пожалуй, за прошедшие месяцы столица нисколько не изменилась. Та же жизнь, та же каждодневная суета. Спешащие люди, сгорбленные фигуры нищих. Страхи забылись. Сильно выцветший щит с надписью: «Твоя паника работает на Монстра!» выглядел анахронизмом, на него никто не обращал внимания.

Вот и мой дом…

— Вы все помните, Алексей Сергеевич? — спросил Коля.

Я отделался кивком. Легенда была предельно проста: путевка в закрытый санаторий на десять дней с правом вписать в нее ребенка не старше двенадцати лет. Руководство проявило заботу о майоре Рыльском, пахавшем весь последний год, как вол в упряжке. Ты ведь не против, дорогая, если я возьму с собой нашу дочь? Ей там будет хорошо. Конечно, присмотрю как следует. Прости, родная, совсем нет времени, я должен бежать…

И Маша поверит, хотя и поворчит немного.

Какое счастье, что у меня слабоумная дочь! Она не сможет рассказать потом, что это был за «санаторий». Конечно, в том случае, если у нас с ней вообще будет какое-то «потом».