Лорен Оливер - Хана. Аннабель. Рэйвен. Алекс (сборник) [litres]

Мой вопрос остается без ответа.

Я просыпаюсь от слепящих солнечных лучей – вчера вечером я забыла задернуть шторы. Голова раскалывается. Во рту – мерзкий привкус. Я неуклюже тащусь в ванную, чищу зубы и умываюсь. Выпрямившись, я вижу сине-фиолетовое пятно у себя на шее, прямо под правым ухом, маленькое созвездие поврежденных и лопнувших капилляров.

Стив наградил меня поцелуем дьявола!

Нас всегда проверяли в школе: нам полагалось выстроиться в ряд, подобрав волосы, а миссис Бринн осматривала груди, шеи, ключицы и плечи учениц. Поцелуй дьявола – примета противозаконного поступка, а также симптом болезни, которая растекается по телу. В прошлом году Уиллоу Маркс поймали в парке Диринг-Оукс с неисцеленным парнем. За ней вроде бы следили несколько недель после того, как ее мать заметила поцелуй дьявола на предплечье своей дочери. Уиллоу забрали из школы для исцеления, на восемь месяцев до назначенной процедуры, и с тех пор я ее не видела.

Я обшариваю шкафчик в ванной, нахожу старый тюбик тонального крема и желтоватый консилер. Я накладываю косметику слой за слоем, пока поцелуй не превращается в голубоватое пятно на коже. Потом я собираю волосы в небрежный пучок над правым ухом. В течение ближайших дней мне придется соблюдать осторожность. Я несу на себе метку болезни. Эта идея одновременно и пугает, и щекочет мои нервы.

Мои родители уже внизу на кухне. Отец смотрит утренние новости. Хотя сегодня воскресенье, он в рабочем костюме и ест овсянку стоя. Мать болтает по телефону – точнее, наматывает провод на палец и временами издает утвердительные междометия. Я сразу же понимаю, что она наверняка разговаривает с Минни Филлипс. Отец предпочитает телевизор, ну а мать, если хочет узнать что-то новенькое, звонит Минни. Миссис Филлипс работает в бюро записи актов гражданского состояния, а ее муж – полицейский, и они осведомлены о всех событиях Портленда.

Почти обо всех.

Я думаю о вчерашнем вечере, о темных комнатах, заполненных неисцеленными. Они прикасались друг к другу, шептались, дышали одним воздухом – и меня охватывает гордость.

– Утро, Хана, – произносит папа, не отрывая взгляда от телеэкрана.

– Доброе утро.

Я проскальзываю за стол, предусмотрительно держась левым боком к отцу, и набираю в тарелку пригоршню хлопьев.

В телике берут интервью у Дональда Сигала, министра информации при мэре.

– Истории о сопротивлении чрезмерно раздуты, – ровным тоном вещает он. – Однако мэр понимает беспокойство общества… будут приняты новые меры…

– Невероятно. – Мать кладет трубку телефона, хватает пульт и приглушает громкость.

Отец раздраженно бурчит.

– Представляете, что мне только что сообщила Минни? – заявляет она.

Я едва сдерживаю улыбку. Ну, конечно. Таковы люди, которых исцелили, – они предсказуемы. Предполагается, что это одно из благ процедуры.

Мама продолжает, не дожидаясь ответа.

– Случился новый инцидент! Теперь уже – с четырнадцатилетней девочкой и с парнем. Их поймали на улице в три часа ночи.

– И кто же они? – спрашивает папа.

Он смирился с потерей программы новостей и ставит пустую миску в раковину.

– Девушка – одна из дочерей Стерлингов. Младшая, Сара, – выпаливает мать и выжидательно смотрит на папу. Когда он никак не реагирует, она отчеканивает: – Ты ведь помнишь Колина Стерлинга с женой. Мы с ними обедали в «Спитальнис» в марте.

Отец что-то неразборчиво бормочет.

– Как ужасно, когда знако… – мать внезапно обрывает фразу, поворачиваясь ко мне. – Хана, что с тобой?

– Я… кажется, подавилась, – выдыхаю я, встаю и тянусь за стаканом воды.

У меня дрожат пальцы.

Сара Стерлинг. Наверняка ее поймали, когда она возвращалась домой. На миг у меня в голове проносится жуткая, эгоистичная фраза: «Слава Богу, что это не со мной!» Я медленно пью воду. Хоть бы сердце перестало колотиться! Я хочу спросить, что будет с Сарой, но молчу. Кроме того, подобные истории всегда заканчиваются одинаково.

– Ее, разумеется, исцелят, – договаривает мать, словно прочитав мои мысли.

– Она слишком молодая! – вырывается у меня. – Процедура не может сработать правильно!

– Человек, который является вполне взрослым для того, чтобы подхватить болезнь, – достаточно взрослый и для исцеления, – парирует мать.

Отец смеется.

– Ты у нас скоро запишешься добровольцем в АБД. Почему бы тогда не оперировать новорожденных младенцев?

– Почему бы и нет? – пожимает плечами мать.

Я держусь за кухонный стол: мое сознание затуманивается, в глазах темнеет. Отец берет пульт и снова включает звук. Теперь на экране – отец Фреда, мэр Харгроув.

– Повторяю: так называемое «движение сопротивления» не представляет собой никакой опасности. Никакого значительного распространения болезни не наблюдается, – изрекает он.

Я выскакиваю в коридор. Мама что-то кричит мне вслед, но я максимально сосредоточена на монотонном голосе Харгроува. «Именно сейчас мы объявляем политику нулевой терпимости нарушениям закона и мятежным выступлениям…» Я перепрыгиваю через две ступеньки и захлопываю за собой дверь комнаты. Почему она не запирается?

Понятно почему: уединение порождает секреты, а они в свою очередь предвещают нездоровье.

Ладони у меня мокрые от пота. Я беру мобильник и звоню Анжелике. Мне отчаянно хочется поговорить с кем-нибудь про Сару Стерлинг. Мне необходимо, чтобы Анжелика успокоила меня. Пусть она скажет, что все в порядке, нам ничего не грозит и андеграунд не рассыплется. Правда, мы прибегнем к иносказаниям. Ну и что? Все телефонные разговоры периодически контролируются и записываются городом.

Мобильник Анжелики сразу отсылает меня к автоответчику. Я набираю ее домашний номер. Гудок следует за гудком. Меня охватывает паника. А вдруг Анжелику тоже поймали? Возможно, в эту самую минуту ее тащат в лабораторию, привязывают для процедуры…

Но нет. Она живет рядом со мной. Если бы Анжелику сцапали, я бы об этом узнала.

Внезапно мной овладевает всепоглощающее желание – мне надо срочно увидеть Лину. Мне нужно выплеснуть ей все, рассказать про Фреда Харгроува, про навязчивое стремление его матери истреблять сорняки и про Стива Хилта, про поцелуй дьявола и про Сару Стерлинг. С Линой я почувствую себя лучше.

Теперь я спускаюсь по лестнице крадучись. Тихонько вывожу велосипед из гаража, где я спрятала его ночью. На левую ручку у него натянута фиолетовая резинка для волос. У нас с Линой одинаковые велики, и несколько месяцев назад мы стали использовать заколки, чтобы различать их. После нашей ссоры я сняла резинку и сунула в дальний угол своего ящика с носками. Но без нее руль выглядел настолько голым и печальным, что я вернула ее на место.