О’Санчес - Суть острова [Дилогия]

– Почему ты плачешь? Тебе плохо? – Ванда повернула ко мне голову, примяла подушку, чтобы она не перекрывала наши взгляды, и улыбнулась одним уголком рта…

– Мне хорошо. Не убирай, пожалуйста, руку, она такая… Впервые за… последние полжизни мне так же хорошо, как в те далекие годы. Нет, нет, нет, Рик, ты не бойся, я вижу твое кольцо, я не претендую. Мы расстанемся, и это предопределено. Однако теперь, в моей шкатулке поселятся новые воспоминания. А те, прежние, по-прежнему оставшись в ней навечно, осыплются в прах… Но они все равно дороги мне и будут дороги, пока я жива… Ты видел у меня в прихожей крючок возле шкафа и вешалки?

– Гм… Видел. Я и…

– Вот именно. Этот крючок – для оружия, чтобы на него можно было повесить кобуру с пистолетом. Где бы я ни жила, даже в гостиницах, в требованиях моих менеджеров обязательно записано наличие такого крючка, хотя они и не знают, зачем это мне нужно… И репортеры никогда не знали… И с тех давних пор, как я рассталась… с одним моим другом, никто и никогда, ни единого разочка, не вешал туда кобуру.

– А я повесил.

– А ты повесил. И тогда я поняла, что схожу от тебя с ума …

…радость и похмелье, эти неразлучные спутники порока… Куда обычно изгнанники уходят? Не выходят из дома, а уходят из дома? Кто куда: к любовнице, к прежней жене, к родителям, к родственникам, топиться, на съемную жилплощадь…

Я – в однокомнатную квартиру, единственное тайное мое имущество, приобретенное однажды, несколько лет назад, на шальные премиальные… Откуда я мог знать тогда, что покупаю ее для себя, а не для отца – небо мое было безоблачным в те годы… В те недавние, но такие далекие дни, папаша еще не казался благополучным, и я подумал: мало ли, сорвется, лишится всего, ослабнет – увезу его в квартиру и будет жить-доживать-умирать, с крышей над головой, а Шонне чего-нибудь легонькое навру… Отец прижился в социуме, немыслимо, фантастически разбогател, а квартира – все равно пригодилась… Однокомнатная, зачем мне больше? Хорошо оборудованная, хорошо отделанная, можно жить, баб водить, за компьютером вволю сидеть, носки разбрасывать… Музыку громко ставить…

Четыре раза мы встречались с Вандой, и все четыре были для меня «последними», после каждого клятву себе давал, что – вот, мол, этот – прощальный раз. И она ведь – тоже умоляла меня: Рик, хватит, пожалуйста…

«Ванда Вэй завела себе очередного дружка!» «Детектив и королева экрана», «Жаркий поцелуй в моторе!»… Выследили и плеснули желтеньким по газетным страницам… Четвертый раз был прощальным и, разумеется, грустным. Но трахались яростно, как всегда.

Ванда уехала во Францию, там ей подошло назначенное время на курс какой-то там «омолаживающей терапии», а я остался, с офисной телефонной трубкой в руке:

– Ричик, дорогой, я тут увидела во всей красе твою сверхурочную работу. Милый, ты прекрасен и фотогеничен. Она тебе хорошо платит, да?

– Кто? О чем ты?

– Не надо сегодня приезжать домой, я не приготовлю ужин. А если приедешь!.. Я уйду из дому! На вокзал ночевать! Ты понял?

– Погоди, Шонна, что за…

– Дорогой, открой электронную почту, там тебе письмо от меня, прочти, не затруднись… До свидания, дорогой, привет твоей голубке, поцелуй ее от меня.

Я прочел. Оказывается, я давно уже не «прекрасный принц» для нее, и что любовь ее почему-то закончилась, растаяла без следа, и что нас в последние годы объединяли только дети, но дети выросли, они достаточно большие, чтобы все понять, и что никто не будет препятствовать мне во встречах с ними, и что она легко обойдется без алиментов, если, конечно, я не затею делить совместно нажитое имущество… И что мир не исчерпывается одним представителем мужского пола на земле, если даже он столь неотразим и великолепен, как возлюбленный пожилой красотки мадам Вэй… И много других разных слов, которые постепенно, от строчки к строчке, заставили меня поверить в ужас наступивших времен… Фотографии поцелуев прилагаются, пять штук. Великая вещь – электронная почта.

Совместно нажитое имущество… Вот уж не думал, что услышу этот сакраментальный термин, примененный ко мне, к моей семье. Как же так… Если и у нее кто-нибудь есть – убью! Его, разумеется, она ведь мать моих детей… А ее… А – что я ее??? И за что я ее? Она, в отличие от меня, все долгие годы нашей совместной жизни… Погоди, откуда я об этом знаю, что она никогда и ни с кем? Я ведь тоже скрывал свои мимолетные шашни весьма успешно…

«…разрыв все равно был бы неизбежен, Рик, последние события только подтолкнули нас к принятию этого решения, и я вправе рассчитывать на твое благора…»

Яблонски и Анджело перевезли на мою квартирку гардероб и компьютер, вот и весь раздел имущества. Анджело – это наш молодой сотрудник, которого я сосватал в постоянные шоферы-охранники к отцу.

Я для себя так загадал: буду ждать год, буду два, и три, и десять, коли понадобится, но если все же Шонна захочет формально развестись – волчить не стану, перепишу на нее квартиру и мотор, на котором она ездит, если он к тому моменту не развалится. А моя «бээмвушка» – она моя, новенькая, трех месяцев ей нет, но она же мне по работе нужна… Скажет – и ее отдам, но она не скажет. И не вернется. Ши у меня гордая и упрямая… Только уже – не у меня. Но я все равно подожду, сколько сумею.

Совестно было смотреть в глаза детям и тестю с тещей, но с ее предками проще: избегаю встречаться, да и все, и стыда вроде как меньше, а вот дети… Элли плакала, Жан тоже… часто-часто моргал… но он парень, мужчина, несколько лет еще – и школу закончит. Устоял, не разнюнился. Я ведь не уезжаю навсегда, я ведь по-прежнему рядом, только ночую в другом месте… Они, конечно, с мамой остались, это понятно. А со мною – видеться будут.

Все как в страшном сне. На работе, разумеется, кое-что пронюхали, но они все мой нрав знают: ни с шуточками, ни с сочувствием не лезут. Отец денег предложил… Он – мне. Смешна судьба человеков. Как оглянешься вокруг – все женятся, разводятся, хлопают дверью, мирятся… Джаггер – сколько раз женат? Кошмар. И главное, как он любит шутить: «и все разы удачно!» И Ричардс, и Уаймен… Но мне здесь куда симпатичнее Чарли Уоттс: женился на заре жизни один раз – и навсегда, как это и пристало настоящему нормальному мужику… Я тоже себя таким считал…

Работа… работа… работа… работа… Одной работой сыт не будешь, а плоттер у меня из рук вываливается, нет никаких сил рисовать… В запой удариться – я даже и пробовать не захотел, неинтересно, да и не поможет, не того я замеса человек… Не знаю, где сейчас Ванда – в Европе, в Штатах? Ай, да по большому счету мне это безразлично, о сексе я даже и не думаю, почти умер в этом отношении… А «стояк» по утрам – исправный, хоть пальто вешай, но это физиология, я тут ни при чем. Ничто меня не радует и не греет. Тоска, называется. Хорошо хоть, что тоска знает свое место и до вечера прячется: с утра и весь день я на работе, иногда у папаши зависаю, иногда по кольцевой гоняю… А вот стоит домой придти – сердце сжимается, купленная жратва в глотку не лезет, сна нет и нет… Музыку не слушаю, фильмов не смотрю, книг не читаю, не рисую… Лежу и лежу. И часто, почти каждую ночь снится мне Шонна, и разговоры наши какие-то пустые, и никак не достучаться мне до нее и не сказать… Я бы со всех ног побежал бы к ней наяву, прощения просить, но она четко сказала и написала: кончилась любовь, не любит она меня, не только из-за Ванды…