О’Санчес - Суть острова [Дилогия]

Проснись человечек, проснись, не умирай! Дом глухо застонал, не умея ни позвать на помощь, ни разбудить того, кто свернулся клубочком в самой его утробе, того маленького и плачущего во сне, чье крохотное сердце содрогалось не в такт бешеным ударам неведомого призрачного пришельца, с тем, чтобы в любую следующую секунду разорваться навсегда. Нет! – беззвучно закричал Дом. – Нет! Нет, ты не войдешь! Покуда есть во мне хотя бы одна живая искра – ты не войдешь и не отнимешь у меня человечка! Он мой друг, он… мое дитя, я его не отдам… Я не отдам!

Но Неведомое во мраке, все во власти вечной неутолимой жажды и неукротимого глада, не слышало и не желало ничего слушать, ведь цель настигнута, добыча предельно близка, она уже почти на языке, и если бы не эти презренные руины… Дом чувствовал, что предел близок, что уже и он окончательно изнемог в неравной схватке, что живого в нем осталась единственная искра и скоро ей погаснуть… А до спасительного рассвета десятки, сотни минут, до утра очень, очень далеко… Как вынести, как перемочь эту муку в одиночку? Проснись же, проснись, человек, помоги хоть немного…

Никакая пытка, никакой мрак не вечны – и рассвет пришел, и привел за собою короткую свежесть солнечного утра, против которой ужас мрачного Неведомого оказался бесцветен и беспомощен.

Человек зашелся в тяжелом глухом кашле и проснулся. Первое, что он сделал спросонок – нащупал и нацепил очки. Осколок зеркала показал ему небритую, мятую физиономию с темными мешочками под глазами, заметными даже сквозь массивную роговую оправу. Брюки по колено оказались каляными, вымазанными в какой-то глине, а пальто… Странно, пальто как раз и не помялось, да и почти не запачкалось, только пыль оббить с рукавов и спины… Жизнь и краски вокруг – словно с глубокого похмелья, и ощущения очень даже похожи, сердце аж хрустит. Надо попробовать жить дальше, у него ведь есть идея… Есть идея? Есть, вот и надо реализовывать. А уж если и она лопнет, ну тогда и… можно будет чего-нибудь окончательно решить и с делами, и… Бумажник. Где лопатник? Вот он. Карточка – уже хорошо, только есть ли банкоматы в этом медвежьем углу?.. Ага, наличные: сотня, две… три! Более чем достаточно для таксистов, которым и не такое приходилось видеть и возить по двойному счетчику… Вперед. Вот же… Ни умыться, ни поссать, хотя… Сигорд поразмыслил с минуту, однако решил потерпеть и справить нужду в домашний унитаз – постеснялся вдруг мочиться в прежнее место, в чердачную дырку.

– Спасибо тебе, дом, за приют, за… Бог даст – увидимся еще. Спасибо, старина! – Но Дом, почти ослепший и оглохший после бесконечного ночного кошмара, не ответил ему, сил только и хватило услышать прощальные мысли и вздохнуть коротко.

Дом все понял. Человечек снова уходит от него, со словами благодарности, но без любви в сердце, и уже никогда не вернется, нет. А вдруг и вспомнит…

– Счастлив ваш бог, Сигорд, могли бы вас и подмести за милую душу! Да, вы не смейтесь, нынче на каждом перекрестке или танк, или бронетранспортер. Чуть кто зазевался нетрезвым вечером, или просто показался подозрительным – полиция с военными тут как тут: за шиворот и в кутузку, кормить клопов до выяснения обстоятельств! В камеру, к уголовникам.

– Я и не смеюсь, но насчет танков ты загибаешь, да и бронетранспортеров я что-то там не видел.

– А потому что они, в основном, в центре дислоцированы, зачем в трущобах бронетранспортер? Ну, да, ну в последнюю неделю поубирали войска с улиц, но на полицию все жалуются: они после этого кошмарного убийства все как с цепи сорвались. Облавы каждый день и каждую ночь, бандитов всяких расстреливают без суда и следствия, стоит только им при обыске оружие найти опаснее перочинного ножа. Женщин дубинками бьют, я вас уверяю! – Сигорд вяло ухмыльнулся:

– Не только дубинками. И не только женщин. Когда ногами в живот пинают – а ноги у них в специальных ботинках – ощущения столь же богатые, если не больше, как и от дубинок, по опыту знаю. Насчет расстрелов – не в курсе, не пробовал.

– Это у вас студенческий опыт протестов, да? Волнения, манифестации, ленточки?

– Нет, это опыт обезьянника, так называемого спецприемника, куда полиция влачит для дальнейших разбирательств провинившихся, зазевавшихся и нетрезвых. Обезьянник еще не камера, но уже и не совсем свобода. Впрочем, кому это может быть интересно?..

– Как это – кому??? Мне интересно. Вы ведь никогда про себя не рассказываете, а почему?

– По кочану, дорогой Ян. Вы, любезный сэр, уже не менее пяти минут оторвали от моего производственного совещания с вами.

– А… да, извините, конечно…

– Пятисотку принес?

– Да, естественно, вот. Может, больше надо? – Яблонски замялся на мгновение. – У меня есть… немного…

У тебя-то, может быть и есть, да у меня не густо. Короче, держи, только пересчитай, двадцать четыре тысячи пятьсот. Итого, вместе с твоими, двадцать пять тысяч ровно. Вот еще тысяча, это тебе на перерегистрацию. Всю нашу команду я только что отпустил во внеочередной отпуск за свой счет, сказал что на месяц, а наверняка – до конца года получится, а то и… Нас с тобою сей нежданный предновогодний отпуск не касается, потому как мы будем увеличивать Уставный фонд до тридцати пяти тысяч талеров, в свою очередь распределенный на три с половиной миллиона виртуальных акций по пенсу штука. По номинальному пенсу, разумеется, потому как реального пенса нынче за всю нашу контору чохом никто не даст.

– Ну уж вы уж очень мрачно смотрите на мир. Биржа-то на месте стоит, торги идут, время бежит – все у нас будет хорошо.

– Угу. Биржа-то есть, да нам на ней работать нечем. Двадцать пять тысяч талеров – это мой последний резерв, но он ни с каким ноу-хау в совокупности не способен заменить пятьдесят миллионов оборотных средств. Не – способен, понимаешь?

– Понимаю, не возбуждайтесь так, Сигорд. Все понимаю, но выхода другого у нас нет, верно?

– Верно. Разве что дурной кредит на нас свалится. Ты можешь заняться поисками кредита для нас? Вдвоем-то нам не фиг перед монитором сидеть, в цифры пялиться. На любых условиях, если они хоть сколько-нибудь разумны и реальны.

– Ну… попробую… Сразу взяться, или сначала Уставный фонд?

– Уставный сначала. А в первую голову, вне всякой очереди, – деньги на счет положи, не спутай назначения платежа.

– Я – не – спутаю.

– Ну и молодец.