Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

Он повёл её к выходу из перехода, и она захромала следом, надеясь, что сможет сбежать от него потом, когда — например — им на пути встретится полицейский, а пока ей нужно просто подождать, просто не думать о том, что он с ней сделал, сбежать от него, сдаться полиции, может, они всё-таки вернут ей её маму, и они опять будут жить вместе, и Элизабет будет ходить в школу, и её имя опять будут произносить с таким странным акцентом…

Она покорно шла за ним, и постепенно боль утихала. Она пыталась поймать взгляд какого-нибудь прохожего, но никто на неё не смотрел, все отводили от неё глаза, а впереди высилась фигура её насильника, и она не могла убежать от него, потому что знала, что он её повалит, и всё повторится снова… она боялась этого. Она боялась ЕГО, она не хотела больше никогда в своей жизни пережить что-то подобное, и что-то внутри неё тихо нашёптывало, что если сейчас ему подчиниться, то больше не придётся страдать, что он хочет искупить свою вину, что на самом деле он хороший и больше не будет обижать маленькую девочку, и хотя Элизабет знала, что это неправда, она всё равно шла за ним…

Полиция! Тот полицейский, который дежурил на выходе из перехода! Это её шанс! Элизабет увидела его, когда они уже ступили на верхнюю ступеньку, и уже думала рвануться к нему, вырвать свою ладонь из потной руки насильника, она знала, что у неё хватит сил для этого рывка, а если он не отпустит, то можно укусить его за руку, он не будет бороться с ней на людях, и она убежит, её защитят…

Полицейский в светло-коричневой форме посмотрел на девочку, и она остолбенела. Потом он поднял взгляд на человека, который вёл её за руку, и… приветливо ему улыбнулся. Насильник кивнул полицейскому, Элизабет не поняла, что они сказали друг другу, всё было как в бреду, но полицейского не смутило, что взрослый мужчина ведёт за руку оборванную маленькую девочку, едва переставлявшую ноги, всю в кровоподтёках, готовую упасть… Он улыбнулся ему. Они знали друг друга. Он что-то спросил, а тот показал пальцем на Элизабет и радостным тоном ответил… Он из полиции, поняла Элизабет. Всё пропало!

Её последняя надежда исчезла. Её не спасёт никто, кроме неё самой. Никого нет на её стороне. Он — полицейский, её изнасиловал полицейский, и он забирает её к себе домой и будет там издеваться над ней, и ей снова и снова придётся испытывать тяжесть его тела на себе, эту колючую щетину, это гадкое ощущение его слюны на щеке, уж лучше покончить с собой, чем это терпеть, чем так жить… он ведь не убьёт её, знала Элизабет, он будет издеваться над ней, но оставит в живых, и этого она боялась больше всего, ей хотелось кричать, но она знала, что будет только хуже, если она закричит, и надеялась, что у неё получится сбежать, но сил не было, и она шагала, чуть не падая, за этим человеком, который здоровался со всеми встречными полицейскими и что-то им объяснял…

Они спустились в метро, и он посадил её на сиденье рядом с собой. Элизабет поняла, что встать больше не сможет. Она вся тряслась, её охватил жар, казалось, его слюна проела в её щеке дырку, а запястье, за которое он держал её, посинело и распухло, а другая рука ниже локтя, как и область паха, онемела. Боль периодически возвращалась, и она морщилась, но терпела, а он нависал над ней и гладил по голове, и что-то повторял своим ласковым вкрадчивым голосом, и Элизабет боялась скинуть его руку, боялась на него посмотреть и больше всего желала сейчас заснуть и проснуться в своей маленькой комнатушке вместе с матерью, и идти три километра за протекающей из трубы водой, и питаться полуфабрикатами, и замерзать по ночам, и бегать по свалкам со своими друзьями, и терпеть их насмешки из-за имени… «Что угодно, что угодно, только не эти длинные пальцы, только не эти холодные касания, что они могут со мной сделать, что они УЖЕ сделали со мной, что они со мной сделают, что ОН со мной сделает…»

Она не помнила, сколько они шли к нему домой: он вёл её за руку, а когда её ноги подкосились и идти она не смогла, он поднял её на руки и оставшуюся часть пути нёс. Элизабет не помнила, как выглядит его дом снаружи, но отлично знала изнутри: этот лабиринт, где всё начинается в подвале и всё заканчивается подвалом, из которого наверх ведёт одна лестница, а дальше ждёт анфилада комнат, и в каждой из них за прошедшие годы её успели изнасиловать.

Во второй раз Пурпурный Человек употребил её сразу после того, как принёс домой. Он раздел её, вымыл в маленьком душе, а потом положил на диван, и она поняла, что здесь и умрёт, но сдвинуться не сможет, так болит всё тело, так она обессилела, так хотела есть (воды она наглоталась в душе), и когда он вдел в глаза свои линзы, накинул халат и принялся за дело, она сперва стонала от боли, а потом замолчала и отвела от него взгляд, и тогда он перевернул её на живот, и она смотрела прямо в стену всё это время, а потом он дал ей что-то съесть и отвёл в подвал, где остальные дети — их тогда было всего трое — сидели по углам и ошарашенно СМОТРЕЛИ на неё, и тогда Элизабет закричала, она заорала так, что у Пурпурного Человека заложило уши, и он ударил её наотмашь, и она потеряла сознание…

Первые недели, месяцы, весь первый год она пыталась разговорить этих детей. Но они никогда ей не отвечали, они отворачивали головы и оживлялись только тогда, когда предстояла битва за еду, но Пурпурный Человек вскоре запретил её, и дети вернулись обратно в свою вечную меланхолию. Некоторые из них умерли; однажды труп ребёнка — мальчика лет шести — пролежал в подвале неделю, он мерзко пах, и на нём копошились насекомые, пока Пурпурный Человек не спустился и не забрал его. Другие уходили наверх и больше не возвращались; в среднем дети держались в этом подвале полгода. Элизабет единственная жила тут уже три года, и Пурпурный Человек, знала она, ценил это. Последний год он бил её довольно редко, но периодически это случалось, как сегодня, например, когда он оставил её со своей постоянной гостьей, толстой пожилой женщиной, которая насиловала Элизабет большим чёрным фаллоимитатором. Элизабет помнила эту женщину — у неё вместо шеи была одна сплошная жировая складка, а волосы она стригла коротко, и оттого её голова становилась похожей на яйцо. В этот раз толстуха решила расстегнуть наручники Элизабет, приговаривая, что они вместе уже не в первый раз, она хорошая девочка и будет себя хорошо вести, не так ли? — но Элизабет вдруг набросилась на неё, пытаясь выдавить ей глаза большими пальцами.

На крик женщины прибежал Пурпурный Человек, и его присутствие, как и всегда, парализовало Элизабет. Она застыла, сидя верхом на толстой женщине, быстро убрала руки от её глаз и спрятала их за спиной. Пурпурный Человек принялся избивать Элизабет, а она терпела боль и молчала, потому что Пурпурный Человек не любил крикливых детей, и Элизабет знала это. Он избил её и скинул с лестницы в подвал, и дети принялись ГЛАЗЕТЬ на неё, и она поползла в свой угол, ненавидя ИХ ВСЕХ, ненавидя эту ЖЕНЩИНУ, ненавидя ПУРПУРНОГО ЧЕЛОВЕКА, ненавидя ЭТИХ ДЕТЕЙ…