Джеймс Баллард - Homo Incognitus: Автокатастрофа. Высотка. Бетонный остров

Над нами, вдоль насыпи автострады, фары машин освещали вечернее небо, как лампы, развешанные вдоль горизонта. Со взлетной полосы в четырехстах ярдах слева от нас в небо уходил авиалайнер, цепляясь нервными двигателями за темный воздух. За ограждением периметра из некошенной травы торчали длинные ряды металлических столбов. Полосы посадочных огней образовывали квадраты электрических полей, напоминающих кварталы ослепляющего города. Я ехал за машиной Воэна по пустынной вспомогательной дороге. Строительная зона южной окраины аэропорта, неосвещенный район трехэтажных жилых домов для сотрудников авиакомпаний, недостроенных отелей и автозаправок. Мы миновали пустой супермаркет; фары высвечивали горы белого строительного мусора на обочине.

Впереди замаячила шеренга уличных фонарей, отмечающих границу этой зоны транзита и развлечений. Сразу за ними, на западной окраине Стануэлла размещались автомобильные кладбища и свалки. У маленькой автомастерской стоял припаркованный двухъярусный трейлер, перевозящий разбитые машины. Сигрейв занял заднее сиденье машины Воэна, и какие-то знакомые стимулы с трудом пробивались в его утомленный мозг. Всю дорогу от больницы он сидел, привалившись к дверце; его вытравленные волосы в свете моих фар напоминали нейлоновое руно. Рядом с ним сидела Хелен Ремингтон и время от времени оборачивалась посмотреть на меня. Она настояла, чтобы мы проводили Сигрейва до дома – явно не доверяла намерениям Воэна.

Мы въехали на дворик гаража и торгового зала Сигрейва. Его бизнес, похоже, знавал лучшие времена – в те дни, когда Сигрейв блистал в качестве гонщика. Он торговал гоночными и тюнингованными автомобилями. За немытыми окнами торгового зала виднелась фибергласовая копия гоночного «Бентли-брукландс» тридцатых годов.

Ожидая, когда можно будет уехать, я наблюдал, как Хелен Ремингтон и Воэн ведут Сигрейва в его гостиную. Гонщик-каскадер неуверенно разглядывал дешевую мебель из кожзаменителя, постепенно узнавая собственный дом. Он прилег на диван, а его жена насела на Хелен, которую, как доктора, видимо, считала виновной в самочувствии пациента. И почему-то Вера Сигрейв ни в чем не винила Воэна, который – я узнал об этом позже, а ей-то уже должно было быть известно – явно использовал ее мужа в качестве подопытного. Приятная беспокойная женщина лет тридцати собирала волосы в африканские косички. И все это время за нами следил ребенок, застряв между ее ног; его пальчики гладили два длинных шрама на бедрах матери, открытых мини-юбкой.

Воэн, погладив по талии Веру Сигрейв, продолжающую допрос Хелен Ремингтон, прошел к сидящему на диване напротив трио. Мужчина, телепродюсер, снимавший первые программы Воэна, одобрительно кивал, слушая рассказ Воэна об аварии Сигрейва, но уже остекленел от косяка, который курил, и не в состоянии был сосредоточиться на программе. Рядом на диване сидела остролицая молодая женщина, готовящая новый косяк; когда она завернула кусочек смолы в серебристую фольгу, Воэн достал из кармана брюк медную зажигалку. Женщина подогрела смолу и высыпала порошок в сигаретную гильзу, ожидающую в закаточной машинке у нее на коленях. Эта работница детской службы стануэллского социального отдела давно дружила с Верой Сигрейв.

На ногах женщины виднелись шрамы, как от газовой гангрены – бледные круглые впадины на коленных чашечках. Она заметила, что я смотрю на шрамы, но даже не подумала прикрыть ноги. Рядом с ней на диване лежала хромированная трость. Обе лодыжки были захвачены стальными зажимами ортопедического аппарата, а по напряженной талии было ясно, что женщина носит и какой-то медицинский корсет. Женщина выкатила сигарету из машинки, глядя на меня с явным подозрением. Я понял, что ее враждебность вызвана предположением, что я не попадал в автомобильные аварии, как Воэн, она сама и Сигрейв.

Хелен Ремингтон тронула меня за руку.

– Сигрейв… – Она показала в сторону неуклюже развалившегося на диване блондинистого каскадера. Он ожил и теперь в шутку пихал маленького сына. – Завтра, похоже, на студии затеваются гонки. Можете его остановить?

– Обратитесь к его жене. Или к Воэну – похоже, он тут верховодит.

– Вот уж не стоит.

Телепродюсер крикнул:

– Сигрейв дублирует всех актрис! И все из-за очаровательных белых локонов. А если брюнетка, а, Сигрейв?

Сигрейв щелкнул сына по крохотному пенису.

– Да в задницу их. Свернуть маленькую свечку из гашиша и запихать своим шомполом. Два в одном. – Сигрейв инстинктивно взглянул на грязные ладони. – Я бы их всех поимел в тех машинах, на которых приходится ездить. Что скажешь, Воэн?

– Так и будет. – В голосе Воэна, глядящего на каскадера, слышалось неожиданное почтение. – Так и сделаем.

Сигрейв затянулся неплотно набитой сигаретой, которую передал ему Воэн. Задержав дым в легких, он посмотрел на горы заброшенных машин на заднем дворе.

– Представляешь их в скоростном завале? Чтобы кубарем в канаву? Или со всей дури – лоб в лоб. Я о таком просто мечтаю. Все в твоих руках, Воэн.

Воэн с улыбкой кивнул и состроил металлическую гримасу.

– Ты прав. С кого начнем?

Сигрейв улыбнулся сквозь дым. Он не обращал внимания на жену, которая пыталась успокоить его, и смотрел прямо на Воэна.

– Я уж знаю, с кого бы я начал…

– Возможно.

– …Прямо вижу эти здоровенные титьки – пусть рубятся об панель.

Воэн отвернулся, словно испугавшись, что Сигрейв украдет у него идею. Шрамы на губах и на лбу выдавали необычные чувства. Он взглянул на другой диван, где телепродюсер и искалеченная молодая женщина, Габриель, передавали друг другу сигарету.

Я встал, решив подождать Хелен в машине. Воэн вышел со мной и крепко взял за руку.

– Не уезжайте, Баллард, мне нужна ваша помощь.

Он огляделся, и мне показалось, что Воэн управляет нами всеми, давая каждому то, что тот хочет и чего боится.

Я прошел за ним по коридору в фотолабораторию.

– Новый проект, Баллард. – Воэн уверенным жестом обвел комнату. – Я готовлю специальный цикл – новую программу.

– Вы ушли из химической лаборатории?

– Разумеется. Этот проект слишком важен. – Он покачал головой, отгоняя ассоциации. – Большой правительственной лаборатории не хватает ресурсов – ни психологических, ни каких-либо еще.

Сотни фотографий висели на стенах и лежали на банкетках среди эмалированных кювет. Пол вокруг увеличителя был усыпан отпечатками с пластинок, изученными и отброшенными. Пока Воэн у центрального стола перелистывал страницы фотоальбома в кожаном переплете, я разглядывал снимки под ногами. В основном это были фронтальные фото легковушек и грузовиков, побывавших в дорожных авариях, в окружении зевак и полицейских; встречались крупные планы помятых радиаторных решеток и разбитых лобовых стекол. Многие снимки были сделаны с рук из движущейся машины – на них остались размытые силуэты разгневанных полицейских и врачей, грозящих проезжающему мимо фотографу.