Евгений Мисюрин - Железные души

У меня такое однажды было, когда я в горах под лавину попал. Стою, помню, смотрю на катящийся снежный вал и понимаю, что убежать не успею, пробиться сквозь него тоже. Безысходность.

Тогда повезло, что рядом толстое дерево было. Я в корнях спрятался, а потом смог откопаться, благо снега всего метр нанесло. Маленькая лавина попалась. Но страху натерпелся. Вот и здесь то же ощущение. Ведь смог же он меня как-то в это пространство выдернуть? Значит, и грохнуть меня здесь для него сложностей не составляет.

– Листик, ты хорошо подумал?

Ещё один голос. На этот раз без детских интонаций. Серьёзный, ответственный. Таким хорошо войну по радио объявлять. И рядом с первым проявляется второй великан. В полтора раза больше первого. И хоть не видно ничего, кроме силуэта в темноте, но веет от него всемогущей силой, уверенностью в себе и почему-то добротой. Необъяснимо, как я это почувствовал, тем более, что ни глаз ни ушей у меня нет. Но с уверенностью могу сказать. Кто из них двоих здесь главный. Более того, сразу стало ясно, что первый ещё не взрослый. А второй не иначе, как его отец. Тем более, первый мои подозрения полностью подтвердил.

– Папа, он же этот… возмутитель спокойствия.

– Так ведь тебе именно такой и нужен. Иначе, ты представляешь, что случится с твоим миром всего лишь через тысячу лет?

– Что?

Вопрос был настолько детским, что я против воли улыбнулся. Кстати, непередаваемое ощущение – улыбаться, не имея губ.

– Стагнация и смерть. Тебе не наказывать его надо, а наоборот, радоваться, что появился. Так что возьми себя в руки, всё хорошенько обдумай…

– Ладно. Но если через тысячу лет что-то случиться, я хочу, чтобы этот, – и показал на меня, – за всё ответил.

– Так подари ему эту тысячу. Видишь же, природа не дала человекам такой возможности. Будь хозяином.

Тут маленький повернулся ко мне. Хотя, называть маленьким того, в ком роста километр, пожалуй, неправильно. Меньший из двоих. Отец его ещё Листиком назвал. Ага, листик…

– Дарую тебе долголетие до того момента, пока не призову сам.

– Молодец. Это взрослое решение. А теперь отправь беднягу обратно.

Я открыл глаза. Снова ничего не видно. Но теперь я хотя бы чувствую тело. Лежит оно себе на чём-то мягком.

Через минуту глаза привыкли, и я стал различать окружающие предметы. Но радости мне это не добавило. Не очень-то приятно понимать, что находишься в камере. Без окон, без малейшего источника света. Под спиной непонятный меховой матрас.

Я встал и сделал пару шагов. Одиночка, не иначе. Всего-то полтора на два метра. У длинной стены лежанка, застеленная даже не матрасом, на ней растёт вьющаяся трава. Но, ничего не скажешь, лежать мягко.

Стены каменные, пол земляной. И сырость. Сейчас-то ничего, но через несколько часов насморк обеспечен. И, кстати, ни туалета, ни умывальника. Я исходил всю камеру, каждый угол для верности руками ощупал. Ничего, никаких удобств. То ли меня сюда ненадолго, только до того момента как виселицу построят, или плаху подметут, то ли это издевательство – мол, раз ты убийца, то и делай в штаны.

Штаны, кстати, не сняли. Да и прочая одежда вся на мне. Я прошёлся по карманам, но, оказалось, я не единственный, кто в них заглянул. Пусто. А я так надеялся, что мультитул на месте. С ним хотя бы можно было снять эту гадость, что при каждом шаге ёрзает по шее. Если я здесь ещё пару часов буду пол шагами мерить, точно мозоль на загривке натру.

Я взялся за ошейник руками. Ничего особенного – обыкновенное деревянное кольцо. Из самой обычной ветки, даже не ошкуренное. И ни к чему не прикреплено. Зачем надели? Как знак того, что я преступник? В смысле, если сбегу, чтобы всякий знал, что меня следует обратно вернуть? Ерунда какая-то.

Я плюхнулся обратно на лежак и задумался. Принца я не убивал. Более того, если бы кто-то на моих глазах попытался это сделать, я бы порвал обидчика на лоскуты. Тогда кто?

Ничего в голову не приходило. Мало данных для анализа. Я во дворце-то без году неделя. Никого и ничего не видел. Только стол, Лолу, да самого принца.

А может, его и не убили вовсе? Разыграли спектакль. А что? Отличный способ освободить Тиваниэль. Рабовладелец откинул копыта, значит рабыня свободна. Наследников в Трилистнике у меня нет, а в этом случае, не знаю, как здесь, а у нас всё имущество переходит государству.

Нет. Не может быть. Не смотрела бы тогда на меня на меня Лола такими глазами.

Я вспомнил её любящий и вместе с тем испуганный взгляд, затем губы. Улыбку. Как счастливо она ночью улыбалась… а как краснела…

Будто месяц назад всё это было. Хотя, кто знает, как долго я в отключке провалялся. Помню только чьи-то бесплотные силуэты. Вот они загоняют меня в угол, а там, с огромной дырой в груди, лежит на мягком травяном матрасе моя Лолочка. Над ней склонилась Эля с топором в руке. Глаза строгие, смотрит на меня.

– Это не я её убила, это ты. И теперь, по закону Трилистника, на тебя сядет километровый гигант.

Я вскрикнул и проснулся.

В камере ничего не изменилось. Всё так же темно, тесно, и тощий травяной матрас под спиной.

Снова прогулялся. Вдоль той стены, где дверь, три шага. Напротив лежанки – четыре с половиной. Ни география, ни флора с фауной в камере за время сна не поменялись.

Очень давило чувство беспомощности. Хотелось выйти, доказать, что я невиновен. А ещё лучше – найти, кто это сделал и медленным движением против часовой стрелки открутить гаду голову. А пока я даже ошейник снять не могу.

Я снова подёргал обёрнутую вокруг шеи ветку. Обычная, если не считать, что она кольцо. Сверху кора, на поверхности кое-где пупырышки, какие бывают в тех местах, где вырастают листья. Только ни начала ни конца.

Я посмотрел на ошейник энергетическим зрением. Он весь был опутан бледно зелёными светящимися нитями, кое-где виднелись яркие узелки силы. Ухватил один из них и попытался вытянуть, как раньше делал.

Через пару секунд почувствовал, что всё происходит наоборот – ошейник тянет из меня зелёную энергию жизни. Пятно на палитре становилось всё меньше и меньше. Отбросил узелок. Ну его, так выпьет всю жизненную силу, я и помру. Интересно, а для чего ещё эта деревянная приспособа? Наверное, магичить мешает.

Я попытался воспроизвести в памяти символы, которые рисовал принц, но никак не мог с уверенностью сказать, что это они. А если ошибусь, получу не портал. Или портал, но, например, в кратер вулкана, или на северный полюс.

Я сел, закрыл глаза и начал восстанавливать в памяти сцену. Одиночная камера, между прочим, очень способствует пробуждению воспоминаний. Ничего не отвлекает. Просидел, вспоминая, несколько часов. А может, несколько минут, нет здесь никаких ориентиров, чтобы можно было время засечь. Но в итоге вспомнил всё до последнего движения.