Герберт Уэллс - Грядущее

— Разве тогда уже знали о гипнотизме?

— О, да. Его даже применяли для удаления зубов без боли, и так далее… Этот голубой паштет удивительно вкусен. Что это такое?

— Не имею понятия, — сказал Морис, — хотяправда; он очень хорош. Возьмите еще.

Гипнотизер похвалил еще раз и взял новую порцию.

— Между прочим, — начал опять Морис, стараясь принять небрежный тон, — по поводу этих романов, э… Мне вспомнилось, э… что я хотел говорить с вами о чем-то подобном… — он замолчал и перевел дух.

Гипнотизер слегка насторожился, не оставляя еду.

— Видите ли, — сказал Морис, — дело в том, э… что у меня есть дочь. Я, знаете ли, дал ей, э… тщательное воспитание. Не было такого лектора, из самых выдающихся, чтобы она от него не имела телефонного провода. Танцы, пластика, манеры, философия, художественная критика… и все такое.

Он сделал рукою широкий жест.

— Я, видите ли, думал выдать ее замуж за друга моего Биндона. Из общества Летательных Станций. Знаете, такой невысокий брюнет; человек не совсем приятный, если правду сказать, но в общем отличный малый.

— Да, — сказал гипнотизер. — А сколько ей лет?

— Восемнадцать.

— Опасный возраст… Дальше…

— Видите ли. Она, я вам скажу, начиталась этих романов до крайности, даже философию забросила. Забрала себе в голову всякий вздор, например, о воинах, которые сражались с этими, как их, этрусками, что ли?

— Быть может, с египтянами.

— Очень возможно. Пускай с египтянами. Дрались, знаете ли, мечами и пистолетами и всякими штуками, — ужас такой, — и еще об юных героях на миноносках, которые взрывали испанцев, кажется, — и о других таких же авантюристах. И по этому поводу решила, что она должна выйти замуж по любви. А этот бедный маленький Биндон…

— Понимаю, мне приходилось лечить таких, — сказал гипнотизер. — А как зовут того, другого?

Морис с виду сохранял полнейшее хладнокровие.

— Не знаю даже, как и ответить, — начал он смущенно. — Этот человек, — голос его понизился почти до шопота, — просто служащий на одной из платформ, где пристают парижские аэропланы. Он, как это говорится в романах, — приятной наружности, и очень молод, и очень эксцентричен. Увлекается стариной, умеет читать и писать. И она тоже.

И вместо того, чтобы разговаривать по телефону, как делают разумные люди, они пишут и пересылают друг другу эти, как их…

— Записки?

— Нет, не записки… Как это… Ах, да, поэмы.

Гипнотизер поднял вверх брови.

— Как они познакомились?

— Случайно. Она споткнулась, выходя из парижского аэроплана, и он подхватил ее. Минуты было довольно, чтобы произошла эта скверная история.

— Ну, — сказал гипнотизер, — что же еще?

— Разве этого мало? — сказал Морис. — Надо их остановить. Именно ради этого я и просил вас приехать. Что нужно сделать? И что возможно? Я ведь не знаю. Я не специалист. Но вы…

— Гипнотизм — не волшебство, — сказал господин в зеленом, опираясь обеими руками на обеденный стол.

— Да, конечно. Но все-таки…

— Людей нельзя гипнотизировать против их воли. Если у нее хватило духу, чтобы воспротивиться браку с Биндоном, то хватит, конечно, и на то, чтобы оттолкнуть гипнотическое внушение. Но если бы удалось ее загипнотизировать каким хотите способом, тогда…

— Вы могли бы…

— Да, конечно. Только бы нам подчинить ее гипнозу, и тогда мы можем внушить ей, что она должнавыйти замуж за Биндона, что это ее судьба, или что тот молодой человек отвратителен, и что вид его должен вызывать у нее тошноту, или еще что-нибудь в том же роде. Или же мы можем усыпить ее покрепче и внушить ей полное забвение обо всем этом.

— Вот это лучше всего.

— Вся задача в том, как ее загипнотизировать. Вам, конечно, не следует и виду подавать. Против вас она и без того настороже.

— Как это глупо, — проворчал Морис, — человек не может располагать собственной дочерью!

Гипнотизер немного подумал.

— Дайте мне имя и адрес девушки, — сказал он, — и все сведения, какие у вас есть. Кстати, не замешаны ли тут денежные вопросы?

Морис замялся.

— Есть некоторая сумма, даже, если хотите, значительная сумма, в бумагах Дорожной Компании… наследство от матери. Это особенно досадно.

— Понимаю, — сказал гипнотизер. И допрос продолжался.

Между тем Элизабэт Морис сидела в приемной в одном из верхних этажей Летательной Станин вместе с своим другом. Он читал ей поэму, которую написал в это утро во время дежурства на станции. Кончил, — и оба замолчали. И в эту самую минуту с высоты, с неба стал спускаться аэроплан, возвращавшийся из Америки. Вначале он был, как маленькое бледное пятнышко среди далеких прозрачных облаков. И почти тотчас же пятнышко стало белее и шире, выросло — и они могли уже разглядеть ряды парусов, каждый парус шириной в несколько сот футов, и длинный корпус машины, и даже пассажирские кресла, которые отсюда представлялись линией точек. И хотя аэроплан падал вниз, казалось, что он поднимается в небо, и его черная тень запрыгала по городской кровле, направляясь к ним. Раздался шум рассекаемого воздуха и резкий свисток. Это сирена машины извещала платформу о своем приближении. И тотчас же свисток оборвался; аэроплан спустился вниз, и небо попрежнему было свободно и ясно.

Элизабэт снова взглянула в лицо своему другу. Дэнтон прервал молчание и стал говорить о том, как они разорвут все путы, в одно прекрасное утро взлетят в небеса на таком же аэроплане и направятся в другое полушарие, в солнечный город веселья, на берегу Японского моря. По временам Дэнтон начинал говорить на том странном языке, который целиком состоит из уменьшительных и ласкательных и на котором испокон веков говорят влюбленные; впрочем, как и все влюбленные, Дэнтон считал, что этот язык — именно его изобретение.

Слушать Дэнтона ей было приятно и вместе — несколько страшно. И когда он стал умолять, чтобы это чудное утро настало скорее, она сказала застенчиво: «Милый, потом… когда-нибудь»… И после того ему пришлось вернуться наверх на дежурство. Она прошла к подъемной машине, поднялась вверх и вышла на одну из городских улиц, прикрытую сверху стеклянною кровлей и полную бегущих платформ. На одной из этих платформ она доехала до своей квартиры в Большом Женском Отделе и для того, чтобы развлечь свои мысли, присоединила телефон к ученому лектору. Но в сердце у нее сияли яркое солнце с летательной станции, и перед этим сиянием вся ученость в мире казалась скучной и серой.

Она провела полдень в гимнастическом зале и пообедала вместе с двумя другими подругами и общей компаньонкой: в зажиточных классах еще держался обычай брать компаньонку для девушек-сирот. У компаньонки был гость, приличный господин в зеленом и желтом; у гостя было бледное лицо и живые глаза. Он завел интересный разговор и, между прочим, стал хвалить новый исторический роман популярного беллетриста, только-что выпущенный в свет. Этот роман касался эпохи Виктории, и автор в подражание старомодным книгам ввел отдельные заголовки для каждой главы; например: «Как извозчики из Пимлико задержали омнибусы с Виктории и о битве в Дворцовом квартале», или: «Как полисмен на Пиккадили был убит среди белого дня при исполнении служебных обязанностей».