Андрей Лазарчук - Стеклянный меч

В их саракше, продолжал шаман, есть шаманы, которые считают наш Саракш царством мёртвых – сюда попадают их мертвецы и живут как живые. Они называют его Саракч. Но случается, что и живой человек может заблудиться и попасть сюда. Он может не понять нашей жизни, а может понять. Но если он её не поймёт, то захочет изменить, сделать как у себя. Тогда он убивает много людей и затевает войны, потому что сделать царство мёртвых как царство живых можно только убив много живых здесь…

В общем, я услышал почти ту же историю, что рассказывал фельдфебель Химо. Сам бывший шаман.

– Так Зорах – заблудившийся? – спросил я.

Нет, сказал шаман, он – шаман. Сильный шаман. Он здесь кого-то выслеживает.

– Ты же пойдёшь с нами?

Конечно. Мне тоже надо кое-что увидеть и сделать…

Я посмотрел на Эхи и пандейца. Уже сколько-то времени мне казалось, что их здесь нет. Но они были, только странным образом отделённые от нас с шаманом. Будто мы сидели в каком-то прозрачном пузыре, а они – снаружи пузыря. И не шевелились.

С ними всё хорошо, сказал шаман, они нас просто не слышат. Береги их, они будут нужны.

Я так и не понял, как нас вынесло на ту дорогу. Понятно, что без карты и компаса ориентироваться трудновато, особенно в темноте, но с другой стороны позиция «под обрывом» как-то сильно уменьшает шансы уйти не туда. Однако же нет таких задач, с которыми не справились бы гвардейцы вкупе со старателями.

Мы целили выйти на дорогу, которая поднималась в посёлок справа и выводила не к самому посёлку, а дальше, к той дороге, что ведёт в обитаемые места. Но каким-то образом нас занесло на другую дорогу, которая поднимается на обрыв слева и выводит прямо на площадь, уставленную машинами.

Когда мы с Зорахом поняли промашку, то остановились и посмотрели друг на друга. Не сошли ли мы с ума и так далее. Получается – нет, не сошли, просто поводила нас Долина накоротке. Зачем – Вершителю виднее…

За очередным поворотом серпантина Зорах – он сейчас шёл первым – поднял руку и попятился. Потом остановился, присмотрелся. Жестом позвал меня подойти.

Здесь обрыв был не очень крутой, в половину прямого угла. Занимая часть дороги, туда, в обрыв, ушёл большей своей частью огромных размеров… агрегат. Другого слова не подобрать. В довоенных детских книжках можно было увидеть что-то подобное – скажем, глубоководный танк…

У этого были четыре гусеничные тележки, за дорогу зацепилась только одна – наверное, поэтому он стал беспомощным. Гусеницы были, я бы сказал, ажурные, как бы плетёные из проволоки и тонких цепей, и такие же ажурные, почти велосипедные, были катки. Подвеска напоминала «качалку Ристреема», но из легкомысленных гнутых труб. Гнутых и суставчатых. Я подумал, что, возможно, в этих суставах они распрямляются, когда того требует местность. Броневой корпус не имел ни одного прямого ребра и ни одного угла, всё было будто отлито из стекла или тяжёлой пластмассы, а потом мне вдруг вспомнились скелеты древних морских обитателей, выставленные в Музеоне (для курсантов – обязательные экскурсии раз в два месяца) – и теперь я во всей конструкции видел только кость, хрящ и связки. Этот танк – он был живой или полуживой… Поверх бронекорпуса высилась почти шаровидная башня с множеством отверстий разного размера и формы. Над башней на коленчатой гибкой штанге висел шар с множеством торчащих во все стороны игл…

Очень знакомый шар.

Хотя я и прослужил семь лет в охране районов ПБЗ, с передвижными излучателями мне встретиться пришлось только один раз. Это случилось вскоре после провозглашения Динуата императором. Дело происходило в несданном ещё Бештоуне, республиканцы стояли километрах в пятнадцати от города и время от времени обстреливали его из пушек. И вот под коронацию они решили устроить штурм – наверное, чтобы сорвать процесс. Или они думали, что мы на торжествах напьёмся до потери связи с реальностью. Не знаю. Или случайно так вышло, они про коронацию могли и не знать.

Они наступали по дороге со стороны Фермерского края – ну или Солёного болота, к Старой крепости их тогда ещё не пустили, – первая атака была пехотной с бронегрузовиками и несколькими самодёльными артсамоходками, и Лимон со своими ребятами их прижал огнём, потом начал обходить – короче, республиканцы быстро вернулись на исходные. Гора, где стояла полусгоревшая башня ПБЗ, была в их руках, оттуда город был как на ладони; через месяц они догадаются затащить туда орудия… А вот вторая атака у них почти получилась, потому что из подземного ангара они выволокли танк спецназначения, в аккумуляторах которого ещё было сколько-то энергии. Танк из жёлтого перекрасили в оранжевый и излучатель поставили на «депрессию».

Не знаю, кто был в экипаже.

…Наши бежали, да. Помню, как мы сидели в окопе – я, Чак, солекоп Мыло, пограничник Вастрак. Кто-то ещё. У нас были гранаты, и мы стягивали их проволокой. Хотелось сдохнуть прямо тут, застрелиться – и тогда всё будет в порядке. Первым пошёл Вастрак, но его убило или шальной пулей, или дотянулся снайпер. Потом пошли Чак и Мыло. Танк увяз в песчаной ловушке, сел на колья, вхолостую месил гусеницами песок и мог только угнетать . Я равнодушно смотрел, как вращается шипастый шар на мачте. Было не страшно, а… безнадёжно. Мыло упал не доходя до танка совсем ничего, а Чак дошёл, залез на него и сунул гранаты куда-то в отдушину. Спрыгнул, лёг. Взрыв был очень тихий, просто перестал вращаться шар на мачте, и всё. И вместо безнадёги пришла усталость.

Потом Чак вернулся, волоча Мыло подмышкой. Тот на ровном месте умудрился сломать ногу.

Мы потом продержались ещё полтора месяца. Ушли, когда поняли, что республиканцы будут тупо расстреливать город. Просто потому, что нам нечем дать сдачи. Правда, наши стратеги решили обернуть нужду добродетелью и навязать противнику решающее сражение… но это уже другой сюжет.

И вот я снова видел тот самый шар, утыканный длинными иглами, и замерший на краю обрыва танк, в который кто-то, возможно, сунул связку гранат, не знаю… Не скажу, что от всего этого джакча мне стало легко.

Да, и ещё: странный «глубоководный танк» немножко светился в темноте. Но никаких фонариков поблизости не было. Я сразу не понял, а потом дошло: он светится сам.

– Он, наверное, радиоактивный, – сказал я Зораху. – Давай быстро линять… хотя, может, уже поздно.

– Нет, – сказал он медленно. – Радиации… нет тут радиации, не чувствую… Почему-то мне эта дрянь кажется знакомой, но откуда, не пойму. Ладно, потом разберёмся…

Мы поднялись наверх. На последнем длинном колене серпантина чадно догорал свалившийся сверху полевой дизель-генератор. Что-то горело и в самом посёлке, на низком небе лежал красноватый отсвет. Я старался не столько всматриваться в неясные тени и силуэты, сколько вслушиваться в невнятную гнетущую тишину. Но, наверное, всё, что могло произойти, уже произошло. Не было слышно даже треска пламени – то, что горело, горело бесшумно.