Сергей Герасимов - Карнавал

Одноклеточная шла мимо наружной стены. Уйти из лечебницы было очень просто – калитка была открыта, но в метре от калитки больные разобрали стену, чтобы не уходить, а убегать – это более льстило их самолюбию. Как и большинству из нас, им было достаточно имитации свободы.

Солнце почти вышло из-за облаков и окрасило их в радужные цвета. Одноклеточная снова остановилась и полюбовалась этим явлением природы. В парке пели мелкие птички и кричали сороки, иногда взлетая с сомнительной грацией бумажных самолетиков; серые кусты были наполнены тучами серых воробьев; воробьи были невидимы, будто знаменитая рука Адама Смита, но стоило приблизиться, и воробьиная туча взлетала. В разных местах были расставлены схемы, помогающие заблудиться: на схемах были изображены желтенькие квадратики зданий под номерами, причем номера начинались с тридцатого и заканчивались пятьдесят четвертым. Ничего общего с реальностью схемы не имели.

Одноклеточная прошлась за женщиной из персонала. В одной руке женщина несла большой кусок масла, а в другой – десятка два пробирок в подставке. Пробирки были заполнены коричневой кровью. Женщина свернула в блок с надписью «аффективные расстройства». Некоторые окна были приоткрыты, из окон слышались крики, плач и причитания. На дороге стояла еще одна сумасшедшая вещь – скамейка, приваренная к двум металлическим ободам. Сев на такую скамейку, ты мгновенно падаешь либо назад, либо вперед – прекрасное изобретение. Чуть дальше лежала бетонная тумба непередаваемо странной формы. Одноклеточная дважды обошла вокруг и убедилась, что это, скорее всего, скульптура в духе модернизма. Дух модернизма был настолько силен, что даже с таким интеллектом, как у нее, загадка не решалась быстрее, чем за минуту.

Не обращая внимания на посетителей, которые уже начали появляться и принадлежали к несумасшедшей части человеческого общества, она постояла рядом с тумбой, отгадывая. Наконец, она перевела взгляд в сторону и поняла – это была скульптура, изображающая вполне конкретный трухлявый пень; оригинал стоял невдалеке. Что более всего странно, бетонная тумба оказалась изготовленной фабричным способом, был даже штамп фабрики. Одноклеточная почувствовала себя Алисой в стране нездоровых чудес и продолжила путешествие. Путешествие Алисы начиналось с бутылочки «выпей меня», здесь тоже было нечто подобное. «Подойди сюда» – приглашала надпись на стене. Одноклеточная подошла, но не слишком близко – около надписи был глубокий провал, аккуратно прикрытый трухлявыми досочками. Одни сумасшедшие охотились на других самым древним способом.

В этом они далеко отстали от несумасшедших – несума­сшедшие знают тысячи более тонких способов охоты друг на друга и разгоняют этой охотой свою скуку.

Она услышала звук глубокого падения, толкнув досочку ногой. Значит, это была не просто яма, а выход из системы невидимых подземных сооружений. Она осмотрелась – действительно так. Здесь и там из-под земли вырастали очень старые железобетонные колодцы, прикрытые решетками. Колодцы могли служить только для вентиляции многих подземных этажей, а жили там какие-нибудь Морлоки, не выносящие солнечного света, – бледные, нечеловекообразные, будто личинки муравьев, но питающиеся живой кровью.

Декорации весьма напоминали уэллсовский кошмар: многие здания были построены с претензией на величественность, но время пощадило лишь претензии, а саму величественность уже разъело наполовину. Тем не менее, в зданиях кто-то жил. Одноклеточная увидела огромный бетонный портал в готическом стиле. Портал напоминал стократно увеличенный экскаваторный ковш. Она подошла и заглянула, думая увидеть вход. Нет, ковш был просто огромным ковшом и ничему не служил – еще одна сумасшедшая вещь. К ковшу вели две бетонных лестницы, полувековой давности, одна из них вросла в грунт и позеленела, очевидно, считая себя частью живой природы, другая лестница была выворочена неведомой, но могучей силой и небрежно брошена – так бросают пустую пачку от сигарет – кто это такой сильный?

Солнце сейчас уже совсем освободилось от мало что прикрывавших облаков и выставляло себя во всей красе, как танцовщица стриптиза. Одноклеточная шла по аллее парка, глядя на солнце, которое прожигало зеленой полосой каждый древесный ствол, попадавшийся ему на пути. Навстречу шли люди с ведрами и сумками.

– Почем сегодня масло? – спросила одна из женщин.

– Пока не подорожало, – ответила Одноклеточная.

– А мясо есть?

– Есть, только с костями.

– Мясо без костей не растет, – резонно заметила женщина и пошла дальше, к столовой.

Вот почему все сумасшедшие такие худые, подумала Одноклеточная.

У трамвайной остановки она нашла совершенно здоровую скамейку и посидела, пропустив четыре трамвая, подставляя лицо первому настоящему весеннему свету. Как хорошо быть никому не обязанной. Несмотря на свою фамилию и свой способ жизни, она до сих пор была малой клеточкой системы и не подозревала об этом. Сейчас она была свободна и могла делать все или ничего. Но прежде всего она должна была спасти ребенка.

Есть тысячи причин безответственности, и лишь одна причина ответственности – реальная личная свобода.

Она была свободна как никто больше, и именно поэтому она не имела права изменить своему слову. Урок всем тупоголовым диктаторам.

Остаток дня она провела, гуляя по городу и покупая пирожки. Она говорила со многими людьми – это было приятно, будто поговорить в детском саду с милыми детишками. Все люди были очаровательно наивны и смехотворно целеустремленны. Им казалось, будто они чем-то занимаются. Одноклеточная удивлялась, что еще неделю назад она физио­логически была неспособна заговорить с незнакомым человеком – у нее не открывался рот и ноги прирастали к полу. Люди с удовольствием рассуждали о политике – так, будто политика хотя бы чуть-чуть зависела от этих рассуждений; люди пугали сами себя ужасным повышением цен и получали самоудовлетворение от такого духовного мазохизма; мужчины даже пробовали к ней приставать (в не особенно людных кварталах людям особенно не хватает качества) – с такими Одноклеточная расправлялась без сожаления, напротив, с радостью, с кровожадной радостью сильного зверя. Крыса Муся загрызла четверых, человек Муся уничтожил двоих, но те экземпляры были совершенны. Он чувствовала в себе силу на большее и в то же время чувствовала силу справиться с собственной жестокостью. Но, в любом случае, должны быть сделаны две вещи: должен быть спасен ребенок Листа и должна быть уничтожена операция, изобретенная Листом. Эта операция не была первой строкой первой главы новой истории человечества – эта операция была первой строкой сверхразумного и сверхжестокого эпилога.