Джефф Вандермеер - Борн

Он лежал, тихонько напевая сам себе, едва заметное отверстие на верхушке напоминало постоянно двигающийся рот: колечки плоти то сжимались, то расширялись. «Оно» тогда еще не стало для меня «Им».

Чем ближе я подбиралась, тем больше Борн высовывался из шерсти Морда, становясь похожим на какой-то гибрид анемона и кальмара, – этакая гладкая вазочка, по которой пробегала разноцветная рябь: фиолетовая, темно-синяя, цвета морской волны. Четыре вертикальных гребешка пересекали его теплую, пульсирующую кожу, гладкую и слегка шершавую, как у отполированной волнами гальки. Пахло прибрежными тростниками праздным летним полуднем и морской солью с ноткой страстоцвета. Позже я обнаружила, что для каждого у него был свой запах и свои видения.

В общем, оно не выглядело едой или мемо-жуком, но не казалось и мусором, так что я в любом случае подобрала бы его. Просто не смогла бы удержаться.

Туша Морда приподнялась и опала, сотрясаясь от сапа, и мне пришлось присесть, чтобы удержать равновесие. Мерно всхрапывая и замирая, он как бы вторил своему болезненному соннопению. Его завораживающие глаза, огромные, черно-желтые, словно метеориты или треснувший купол обсерватории на западе, были крепко зажмурены, а массивная башка беспечно простиралась к востоку.

И на нем сидел Борн, совершенно беззащитный.

Остальные мусорщики, которых шаткое перемирие на короткое время сделало друзьями, осмелев, поползли вверх по боку Морда, рискнув вступить в лес его грязной, но чудотворной шерсти. Я спрятала находку не в сумку, а за пазуху, под мешковатой рубашкой, чтобы никто не увидел и не отобрал.

Борн стучал в мою грудь, будто второе сердце.

– Борн.

Имена и названия значили теперь так мало, что мы прекратили обременять друг друга их поисками. Карта старого горизонта стала пристанищем для зловещей сказки, которая говорила не словами, а отзвуками злодеяний. Полная безвестность среди всех этих обломков погибшей Земли, вот чего я желала. А еще – пару крепких ботинок, если похолодает, да старую жестянку с супом, найденную под щебнем. Вот что теперь составляло мое счастье, и разве могло оно сравниться с какими-то там именами?

И все же я назвала его Борном.

Вик, мой товарищ и любовник, торговал наркотой, иначе и не скажешь. Наркота эта – ужасна и прекрасна, безрадостна и сладостна, как сама жизнь. Жуки, которых он переделывает или изготавливает самостоятельно из материалов, подцепленных нами у Компании, не просто обучают, если ты сунешь их в ухо. Они могут избавлять тебя от одних воспоминаний, подарив взамен иные. Те, кто не в состоянии смириться с нынешней реальностью, кладут их в уши и получают доступ к опыту тех, кто был куда счастливее и жил давным-давно, в местах, которых больше нет.

Именно этот наркотик Вик предложил мне, когда мы впервые встретились. А я отказалась, нутром почуяв опасность того, что выглядело спасением. Стоило поместить такого жука в ухо, и за ментоловым или лаймовым взрывом следовали волшебные призраки мест, которых, как я надеялась, никогда не существовало в действительности. Было бы чересчур жестоко, если бы рай оказался реален. Подобные безрассудные идеи могли одурманить навеки.

Изумление на лице Вика при моем отказе заставило меня тогда остаться и поговорить с ним. К сожалению, об истинной причине этого изумления я узнала много позже.

Я выложила «морского анемона» на шаткий стол, перед которым стояли два наших стула. Мы сидели на одном из выветрившихся балконов, выступающих из отвесной скалы и наведших меня на мысль прозвать наше убежище Балконными Утесами. Настоящее имя этого места, обозначенное на ржавой табличке в подвальном вестибюле, прочитать было невозможно.

Позади нас находился дом, где мы жили, а далеко внизу, за сетью Вика, призванной скрыть нас от посторонних глаз, извивалась в корчах ядовитая река, опоясывающая большую часть города. Над варевом из солей тяжелых металлов, нефти и всяческих отходов постоянно висело едкое марево, напоминая нам о том, что все мы вскоре сдохнем от рака или чего похуже. За рекой лежала пустошь, поросшая чахлым кустарничком. Отвратительное, ненужное место, хотя изредка из-за горизонта сюда еще приходили люди.

Например, я.

– Что это за штуковина? – спросила я Вика.

Тот посмотрел на мою находку долгим пристальным взглядом. Она пульсировала, точно безобидная практичная лампа. Будучи тем не менее одним из кошмаров, на которые когда-то обрекла этот город Компания, решившая испытать свои биотехнологии, что называется, на улицах. Город превратился в огромный полигон, а теперь доживал последние дни. Как и сама Компания.

Губы Вика искривились в слабой рахитичной улыбке, напоминавшей скорее гримасу. Он сидел, одной рукой облокотившись о столешницу и закинув ногу на ногу, одетый в широкие льняные штаны, найденные неделю назад, и рубаху на пуговицах, когда-то белую, а теперь пожелтевшую от долгой носки. Вик выглядел расслабленным, но я знала, что это только поза, призванная создать видимость спокойствия, как говорится, на благо города, так и ради меня самой. Штаны порваны. В рубашке – дыры. Детали, которые не хотелось замечать, говорили о многом.

– Чем она не является, – вот вопрос, который надо было задать первым, – произнес Вик.

– Ладно, и чем же она не является?

Он пожал плечами, словно не желая доверять мне тайну. Иногда, при обсуждении моих находок, между нами вдруг вырастала стена недоверия.

– Может, мне зайти в другой раз? Когда ты будешь более разговорчивым? – спросила я.

По мере нашего общения я подрастеряла свое терпение, что было, в общем-то, неправильно, так как именно сейчас ему требовалась моя поддержка. Сырье для жуков заканчивалось, к тому же, на него давили конкуренты, особенно Морокунья, подмявшая под себя все западные районы города. Конкуренты предъявляли ему определенные требования, завладев не только его территориями, но и думами. Красивое лицо под густыми светлыми волосами заострилось, щеки впали, резче обозначились высокие скулы. Короче, он сгорал, как свечка.

– Оно может летать? – спросил наконец Вик.

– Не-а, – улыбнулась я. – Крыльев-то нет.

Впрочем, мы оба знали, что это еще ничего не значит.

– А кусаться?

– Ну, меня оно не укусило. Может, мне самой следовало его укусить?

– Но съесть мы его съедим?

Само собой, есть мою находку он не собирался. Вик всегда был осторожен, даже когда вел себя безрассудно. Однако в итоге он все-таки приоткрылся, как всегда неожиданно. Наверное, в этом и была вся соль.

– Нет, не можем.

– Тогда давай поиграем им в мяч.

– Хочешь помочь ему полетать?

– Ну, раз уж мы не собираемся его есть.