Аркадий Стругацкий - Пять ложек эликсира [Сборник]

В квартире Снегового свет горел повсюду – в прихожей, в обеих комнатах, в кухне и даже в ванной. Все мыслимые источники были включены. И вообще квартира производила довольно-таки странное впечатление. Повсюду – на полках, на столах, на стенах – располагались десятки и сотни разнообразнейших раковин и улиток – от огромных тропических, рогатых и многоцветных, до самых невидных, маленьких и скромных, россыпью наваленных в огромное блюдо на журнальном столике. И не только улитки – самые неожиданные спирали и их красочные изображения наполняли квартиру. Винты, шурупы (и среди них – гигантские!), спиральные пружины, шнеки, яркие схемы каких-то спиральных образований и даже великолепные цветные фотографии спиральных галактик чуть ли не в полстены размером.

– Кто эта женщина? – негромко, но как-то очень напористо и с непонятной неприязнью спросил Снеговой, едва они вошли в комнату.

– Лидочка. Знакомая. Просто знакомая.

– Давно знакомы?

– Н-нет. Сегодня приехала… с запиской от жены.

– Вы же в разводе.

– Да. Но не могу же я отказать. – Малянов спохватился. – Арнольд Палыч, в чем дело? Вы ее знаете? Она что?..

– Стойте. Спрашивать буду я. Времени у нас нет, Дмитрий Алексеевич, вот что. Давайте по порядку. Во-первых, возьмите книгу.

– Какую?

– Любую, – сказал Снеговой нетерпеливо. – Возьмите вот эту и держите в руках, чтоб потом не забыть. И давайте присядем на минутку.

В полном обалдении Малянов взял со стола толстый том и, зажав его под мышкой, опустился на диван у торшера. Снеговой сел рядом и тотчас закурил. На Малянова он не глядел.

Снеговой, видимо, и в самом деле собирался уезжать. На полу и на стульях были расставлены раскрытые чемоданы, наполовину забитые одеждой, книгами и какими-то папками. На распахнутой дверце шкафа висел на распялочке темно-синий парадный костюм с орденскими ленточками, сорочка, галстук. Сам Снеговой был в обширной полосатой пижаме, в домашних стоптанных тапочках.

– Значит, по порядку… – прогудел он, глядя в угол и поминутно затягиваясь папиросой. – Во-первых. Над чем вы сейчас работаете?

– Я? А что?

– Вы ведь, кажется, астроном? Так?

– Так.

– Наблюдатель?

– Нет. Теоретик.

– А такая фамилия – Губарь – вам ничего не говорит?

– Губарь? Губарь. Нет. Арнольд Палыч, что случилось?

Снеговой раздавил окурок в пепельнице и тут же закурил снова.

– А фамилия Глухов?

– Глухов? Тоже нет. Хотя подождите, у Вечеровского есть же приятель Глухов. Владлен. Владлен.

– Историк?

– Д-да… кажется.

– Так! – Снеговой поднялся и, жуя окурок, прошелся по комнате, засунув огромные свои лапы в карманы пижамы. – А Вечеровский?..

– Да я же вас с ним знакомил! Он биолог, очень крупный, с европейским именем.

– Да-да. Помню. Вечеровский… – прогудел Снеговой. – Помню, конечно. Спасибо, Дмитрий Алексеевич. Это очень ценно, что вы мне сообщили. Да! Так над чем вы сейчас работаете?

И тут Малянову стало страшно. Снеговой был не похож на себя. Вопросы его скрывали какую-то тайную угрозу. И Малянов разозлился:

– Слушайте, Арнольд Павлович! – сказал он. – Я не понимаю!..

– Я тоже! – сказал Снеговой резко. – Я тоже не понимаю, а понять надо! Пока не поздно. Рассказывайте. Подождите!.. У вас закрытая тема?

– Какого черта закрытая! – сказал Малянов раздраженно. – Общая космология, немного астрофизики и звездной динамики… теория гравитации. Я доказываю, что некоторые виды сингулярностей устойчивы. Да вы все равно ничего не поймете, Арнольд Павлович.

– Сингулярности… – медленно проговорил Снеговой и пожал плечами. – В огороде бузина, а в Киеве дядька. И не закрытая? Ни в какой части?

– Ни в какой букве!

– И Губаря не знаете?

– И Губаря не знаю.

Снеговой засмолил третью папиросу. Он стоял перед Маляновым, нависая над ним, – огромный, сгорбившийся, страшный – и молчал. Потом он сказал:

– Ну, на нет и суда нет. Извините меня, Дмитрий Алексеевич. У меня все.

– Да, но у меня не все! – сварливо сказал Малянов, поднимаясь. – С вашего позволения, Арнольд Павлович, я бы хотел узнать…

– Не могу, – сказал Снеговой, как отрезал. – Не имею права.

И, не обращая более никакого внимания на Малянова, он подошел к столу и принялся разгружать карманы пижамы. Носовой платок, грязный, мятый, – в угол. Пачка «Беломора». На стол. Коробок спичек. Еще один коробок спичек. Какие-то сложенные бумажки… авторучка.

Потом он извлек на свет огромный пистолет и сунул его небрежно в правый ящик стола.

Увидев этот пистолет, Малянов приоткрыл рот и тихонько попятился к двери.

На пороге своей квартиры Малянов задержался и прислушался. Дверь была приоткрыта, виднелся свет в щели, но звуков никаких слышно не было, кроме, впрочем, ворчания водопровода. Тогда Малянов осторожно прошел в прихожую. Дверь при этом отчаянно заскрипела, и Малянова всего перекосило от этого скрипа.

В кухне было пусто. Стол прибран, чисто протерт. Вся грязная посуда – в мойке. Пол подметен. Газ выключен. И никого.

И в ванной тоже никого. Висят на бельевой веревке розовые трусики и такой же лифчик.

Малянов прошел в кабинет, положил на край стола толстый справочник Снегового и некоторое время стоял в нерешительности, озирая свое хозяйство: включенный калькулятор с красными цифрами на дисплее, груды исписанной бумаги, рулоны графиков, бумажные листы, разбросанные по всему полу.

Потом он вытянул губы дудкой, задрал брови повыше, словно собирался отмочить какую-нибудь шутку, повернулся и на цыпочках, но решительно направился в бывшую детскую.

Лидочка мирно спала. Мигающий фонарь за окном выхватывал из темноты контуры ее тела, закутанного в простыню, бледное, без кровинки лицо с поджатыми губами. Лицо это было сейчас таким непривлекательным и даже страшноватым, что Малянов, казалось, оставил свои решительные намерения и остановился на полдороге, неспособный решить, так ли уж ему нужно то, за чем он сюда приперся.

И вдруг давешний гул прокатился за окном, снова подпрыгнул и повернулся на месте огромный Лидочкин чемодан, и фонарь на улице сперва замигал и задергался, словно припадочный, а потом вдруг разгорелся в полную силу.

Всю комнату залило ртутным мертвенно-синим светом, и в этом свете Лидочка вдруг поднялась с постели, села, придерживая на груди простыню, и уставилась на Малянова ясными, широко раскрытыми глазами. Будто и не спала вовсе.

– Трясет… – сказал Малянов, словно оправдываясь. – Кому-то мы очень не нравимся…

– Дмитрий Алексеевич, – сказала Лидочка негромко, – идите сейчас же спать.

Голос у нее был, что называется, «железный», и опытное ухо Малянова не улавливало в нем ни тени надежды. Само по себе это, может быть, и не остановило бы его, но… Все было не так, как должно быть и бывает обычно в подобных случаях. И резкий беспощадный свет в окно – словно любопытствующий прожектор. И подрагивающие стены, и шорох штукатурки, осыпающейся где-то от подземных толчков. И женщина в постели… Не женщина сидела там, выпрямившись, прижавшись лопатками к стене, – ведьма это сидела, кутаясь в простыню. Сухая кожа туго обтягивала лицо, и обнажились верхние зубы – то ли в улыбке, то ли в оскале каком-то.