Евгений Лукин - Великая депрессия

— Кто?

— Академики! Не слышал, что ли?

— И похмеляться запретили?

— Это почему?

— Ну вот! А ещё врач! Основной принцип гомеопатии — лечи подобное подобным.

Немногочисленные завсегдатаи стекляшки прислушиваются с ухмылками. К нам здесь давно привыкли. Странно, ей-богу. По отдельности каждый из нас — мрачная неразговорчивая личность, а сойдёмся за бутылкой — можем и балагурами прослыть.

Юмор у нас, правда, черноват, но это естественно, так что оптимистам к нам лучше не подсаживаться. Очень уж они хвалить себя любят, а за нашим столиком этот номер не пройдёт.

Происходит всё примерно так:

— Знаешь, что я в себе главное ценю? — грозно вопрошает третий лишний. — То, что я — честный человек!

Не люблю пьяных склок, поэтому сижу молчу. Но Толика-то не удержишь. Производит свой хриплый вдох, радостно вытаращивает успевшие поголубеть глаза.

— Ты — честный? Да честные все удавились давно!

Дальше, понятное дело, обида, выяснение отношений, опасная жестикуляция. Поражаюсь я Толику. Взрослый дядя, патологоанатом, а нарывучий — сил нет. Рассказывает:

— Возвращался ночью. Подкрались сзади — и тресь по балде! В отместку, понял? Кожу на затылке рассекли… Хорошо, дома специалист: жена — гинеколог! Зашила…

Слава богу, никто к нам сегодня не подсаживается.

Странные дела творятся в нашей камере смертников: оптимисты — обидчивы, а пессимистам всё по барабану. По-моему, мы с Толиком ещё ни разу не поссорились. Ну скажет порой гадость — и что с того? Если правду сказал, чего дуться? А если соврал, тем более не на что…

Не помню, где, но прочёл я однажды, что, когда ребёнку снятся кошмары, надо попросить малыша нарисовать ночное чудище, а потом добавить ему рожки, очки, усики… И страшное становится смешным. Нормальные граждане обычно поступают так с портретами политических лидеров. А мы вот — со всем мирозданием сразу.

Нельзя ни к чему всерьёз относиться. А иначе будет как с Димкой. Ох, Димка, Димка…

— Димку помнишь?

Хриплое «ы-ы!..» на этот раз звучит возмущённо.

— Это который у меня на даче фидер украл?

— Ну да…

— Так он же повесился!

— Да знаю… Слушай, а он у тебя не выпытывал, зачем живём?

— Ещё как!

— И что ты ему ответил?

— Говорю: сегодня у меня выходной, а завтра приходи в морг — покажу…

Беседуем в том же духе до вечера. Вполне удовлетворённые общением, встаём и нетвёрдой поступью следуем к дверям, понятия не имея о том, что нас ждёт утром. Уходя, прихватываю огрызок сардельки — для собачки, похожей на Шопенгауэра, но той уже нет.

Не знаю, кто нас и чем долбанул. И никто не знает. Поначалу, конечно, грешили на Америку, на Китай, те тоже — друг на друга и на всех прочих за компанию, каким-то чудом по красным кнопкам не ударили. Любопытно, что меньше всего пострадало население горячих точек. Хотя, в общем-то, понятно: люди там привычные, закалённые, не то что мы.

Разумеется, не было ни утечки, ни химической атаки. Какой-то, говорят, поток частиц из космоса то ли естественного происхождения, то ли искусственного. Но результат тот же — депрессия. Чудовищная, невыносимая депрессия. Кстати, идея насчёт искусственного происхождения потока мне кажется более правдоподобной: облучали нас, как выяснилось, в течение суток, то есть точно рассчитали время, за которое планета совершит полный оборот. Какая ж тут, к чёрту, случайность?

Но всё это нам сообщили позже. А тогда…

Со страхом вбираю ноздрями воздух. Вроде обычный, никаких незнакомых запахов…

Получается, что вчера днём, идя по эстакаде и размышляя о глобальном оледенении, я нечаянно попал в точку. Случись оно — выжили бы одни чукчи и алеуты. А после такой утечки (я всё ещё полагаю, что где-то произошла утечка), похоже, выживут одни лишь чёрные меланхолики. Вроде меня…

Стою и одичало озираюсь. Широкое асфальтовое полотно усеяно хитиновыми трупами иномарок. Отсуетились. Словно из баллончика на них брызнули. А где водители? Разбежались?

Эх вы… Оптимисты вы, оптимисты! Визжали от счастья, гнали мрачные мысли, задуматься боялись, на юморины ходили, в восторге от самих себя селфи делали… Как вас теперь спасать? И кому?

Неужто мне? Да вы с ума сошли!

Страх сменяется отчаянием. Что я могу?! И если бы даже мог! Всех не спасёшь, это ясно! Разве что самых близких…

И я вижу вдруг, словно воочию, как милая моя смертница соблазнительными своими руками, всхлипывая, связывает себе петлю и прикрепляет её к дверной ручке…

Срываюсь с места и шатко бегу к перекрёстку. К тому самому перекрёстку, на котором она вчера назначала встречу. Пробегаю мимо врезавшейся в парапет машины. Водитель уткнулся в руль головой. Не до него мне… Пытаюсь набрать номер — не получается. Приходится остановиться.

Длинные гудки. Бесконечные длинные гудки.

Неужели…

Ужаснуться не успеваю. Гудки обрываются, в динамике — сдавленные рыдания.

— Валька!.. — кричу я. — Валька, ты?!

— Я-а…

— Валька! Не смей ничего делать! Жди меня! Я сейчас буду! Ты меня слышишь?

— Слы-шу…

— Валька, я тебя люблю! Люблю тебя, дура! Повтори!

— Лю… люблю-у… — стонуще повторяет она.

— Всё будет хорошо, слышишь? Сиди и жди меня!

До её дома — полквартала. Снова перехожу на бег, врываюсь во двор. Там тоже кто-то лежит на асфальте под разбитым окном.

— Помоги-ите… — блажит сверху какая-то старушенция.

Не взглянув, бегу к подъезду. Набираю на домофоне номер квартиры, и в этот момент сотик в моей левой руке разражается первыми тактами Шопена. Идиот! Угораздило же меня установить такой сигнал…

Не сразу, однако, открыла. Господи, лишь бы лифт работал… Всё-таки девятый этаж! Слава богу, работает! Вваливаюсь в кабину, жму верхнюю кнопку и лишь после этого глушу похоронный марш.

— Да!!!

— Жив, зараза? — слышу я исполненный мрачного удивления голос.

— Толик?! Ты где?

— На скорой…

— Почему на скорой? Ты же вроде…

— Да не до мёртвых уже!.. — с досадой перебивает он. — Живым бы помочь… — и вопит на кого-то: — Заноси давай!..

Сейчас отключится.

— Толик! Толик, не отрубайся! Вальке плохо! Я сейчас к ней еду. Скажи, что делать!

— Успокоительного дай, снотворного…

Лифт останавливается. Вылетаю на площадку.

— Погоди, не отрубайся!

— Да я и не собираюсь… Ты как там?

— Хреново!

— Но дееспособен хотя бы?

— Да!

— Слушай, как убаюкаешь её — дай знать! Подъедем, подхватим… Каждый человек на счету! — в трубке раздаётся угрюмый циничный смешок. — Кому-то ж надо выручать этих… радостных…

Волгоград, февраль-март — 2017