Иван Ефремов - Лезвие бритвы [Роман приключений]

Теперь Сандра не сомневалась — подлинно живые женщины служили моделями древним скульпторам. Невозможно было более правдиво передать выражение любви и ленивой истомы…

— Очнись, друг мой! Куда ты унеслась? — снова окликнула Сандру Леа.

— Не так уж далеко — только в Карли. Видишь ли, Чезаре не прав, я стала верить в то, что действительно напишу об амазонках лишь здесь, в Индии. В ее древнем искусстве полно отзвуков того удивительного периода истории человечества, которого я хочу коснуться в своей книге. И я начинаю реально представлять жизнь и мечты тех людей.

— И для этого ты хочешь остаться здесь, в Лонавле?

— Боже мой, нет! Но куда вы хотите ехать, извините, я прослушала?

— В Мадрас. Знакомиться с южноиндийской культурой. Потом в Шантиникетан.

— Поехали! Как хорошо, что вы с Леа кончили ваши счеты с парапсихологами или как там они еще называются. Мы будем свободны в выборе мест.

— Ты что-то с самого начала не верила в йогов.

— Может быть, после того, как мне показали сборище вымазанных пылью голых людей с непомерно отросшими волосами. Не могу верить в мудрость людей такого рода. У них нет будущего. Ты смотрела на индийских детей? В их громадные глаза, горящие таким любопытством и умом, что самой становится стыдно, как мало сил я отдала учению? Неправдоподобно прекрасные маленькие дравидийские девочки, полные радостного огня жизни, еще в абсолютном неведении, как мало будет отпущено им счастливых лет юности в их трагически ограниченном будущем. Страна с такими детьми обязательно должна достичь многого. Мы еще не встречались здесь с по-настоящему образованными людьми и, наверно, не увидим их.

— Да, пока нам не очень везло на встречи. Только Тиллоттама. С настоящей интеллигенцией Индии мы не познакомились. Попали в круг богатых бездельников или же бизнесменов, приезжающих на отдых в своих «бьюиках».

— Я успела их возненавидеть! — пылко сказала Сандра. — Они отъявленные снобы и недолюбливают европейцев.

— Да, они считают, что у белых даже кожа, как у мертвых.

— В этом они не так уж неправы — здесь белая кожа кажется рыхлой и неживой.

— То-то ты жаловалась, что не можешь больше здесь ходить на пляжах в купальнике под жаркими взглядами индийцев, потому что это все равно что идти голой!

— Как же они не боятся смотреть на вас? — ухмыльнулся Чезаре.

— А почему им бояться? — насторожилась Сандра, предчувствуя подвох.

— Вот этой медной рыжины. По старинным индийским поверьям, рыжеволосая женщина может оказаться йогиней-ведьмой и убить своего возлюбленного.

— Хотела бы я так, — помолчав, сказала Сандра. Леа сделала Чезаре страшные глаза — не болтай лишнего.

— Положим, самые обычные прозрачные сари нисколько не лучше твоего купальника, — продолжала Леа.

— Лучше, и по очень простой причине — они привычны. Все дело только в этом, а если женщине надо показать свою фигуру, то сари сделает это нисколько не хуже, чем даже бикини.

— Да, из-за сари я признаю превосходство индийских женщин над нами. Подумать только, сколько усилий, выдумки, затрат совершаем мы с каждой сменой моды, а у них — тысячелетия простой кусок ткани, куда изящнее выглядящий, чем наши платья.

— Положим, не все. Есть фасон, не менее бессмертный, чем сари, — широкая короткая юбка, обтяжной корсаж, открытые плечи. Он лучше сари тем, что дает большую свободу движений ногам. И не знаю, почему нам, европеянкам, не носить бы только его, в разных вариантах, как и сари. Нечего придумывать идиотские фасоны, тратить на них полжизни и половину всех заработков. И к тому же напрасно. Все больше мужчин, особенно почему-то американцев, подозревают женщин, что они носят фолсиз!

— Это что еще такое? Не слыхала! — фыркнула Леа.

— И благодари бога! Это разные подкладки в места, где должно быть свое, — лифчики с пружинами и резинами, валики на бедрах…

— Слушайте, женщины! — внезапно рассердился Чезаре. — Перестаньте трещать о тряпках! Так мы никогда ничего не решим!

— Но ведь все решено! — удивилась Леа. — Мы едем в Мадрас! Дай мне сигарету, и пойдем звонить в гостиницу! И дадим телеграмму дядюшке Каллегари, чтоб тоже ехал в Мадрас.

— Пойдемте все вместе, — поднялась Сандра, — а на обратном пути сделаем визит Тиллоттаме, попрощаемся. Какая чудесная девушка, нельзя глаз отвести!

— И глубоко несчастная, я уверена, — добавила Леа, — я особенно ясно почувствовала это вчера. Мне кажется, что ее держат взаперти и чуть она сделает шаг, как около появляется эта хищная морда в синей чалме, с носом, будто его стесали топором.

Несмотря на энергичный стук Чезаре, калитка виллы Трейзиша не отворялась, пока на веранде не появилась Тиллоттама и не приказала Ахмеду впустить гостей.

Тиллоттама повела их в маленькую гостиную наверху, извинилась, вышла и скоро вернулась с подносом сладостей.

— Я отпустила служанку в город, — сказала она по-английски со своим мягким акцентом, ловко расставляя маленькие тарелочки.

Сандра следила за ее движениями, стараясь разгадать, в чем заключается их удивительное изящество. В точности, плавности или, наоборот, быстроте, почти резкой? Почему кажется празднично-легкой ее фигура? В европейском платье она показалась бы обернутой тканью статуей.

Движения Тиллоттамы сопровождались тем легким, как шепот, позваниванием браслетов, которое служит признаком близости индийской женщины, так же как аромат духов и шелест юбок — европейской. Впрочем, и от Тиллоттамы тоже пахло духами, очень слабо, свежим, чуть горьковатым запахом герленовских «Митсуко».

Леа тоже следила за хозяйкой, думая совершенно о другом. Эта великолепная фигура, густейшие, черные, как тропическая ночь, волосы, нежный и четкий рисунок лица, глаза таких размеров, что в другой стране, не среди этого вообще большеглазого народа, они показались бы нечеловеческими. В Тиллоттаме была красота слишком выразительная, выдающаяся и полная романтической тайны, переходящая ка-кую-то грань к тревожной и темной силе, мучительной и волнующей.

Чезаре заметил внизу в холле европейскую гитару. Попросив принести ее, он принялся напевать вместе с Леа «Кантаре, воларе», а Сандра разговаривала с Тиллоттамой. Постепенно беседа становилась все интимнее, Сандра рассказала кое-что о себе. Злоключения европеянки, казавшейся такой независимой и недоступной, поразили и смутили Тиллоттаму. Она сама не заметила, как стала откровенной. Итальянка слушала, не шелохнувшись. Под конец крупные слезы нежданно покатились из ее глаз.

— Боже мой, Сандра, что с вами? — вскочил, отбрасывая гитару, Чезаре.

— Да ничего, — Сандра досадливо тряхнула волосами, достала из сумочки платок. — Дайте скорее сигарету! Я расскажу им, моим лучшим друзьям, можно? — обратилась она к Тиллоттаме.