Иван Ефремов - Лезвие бритвы [Роман приключений]

— Понимаешь, какая гадость! Пятнадцать тысяч! Вот мразь! И сумму-то покрупнее придумал, чтобы правдоподобнее было: клюнул, мол, старый дурак, не устоял… Теперь я понимаю, как чувствовали себя безвинно оклеветанные люди.

— Нет, не понимаешь, — возразила жена, — на тебя только сделали неудачную попытку набросить подозрение. Господам кажется, что у нас еще остались маньяки, вероятно, искренне верившие, что стоит любого советского ученого выпустить за границу, как он сразу же с корабля или поезда побежит в английскую или американскую разведку. Вот я, давайте сто фунтов!

Профессор фыркнул, совсем как Рита, и махнул рукой, постепенно успокаиваясь. Рюмка коньяку и сигарета довершили дело. Еще через несколько минут Андреев громко распевал цыганский романс. Внезапно он оборвал пение и задумался. «Перерою все еще раз! Съезжу в Ленинград, к милей-, шей Евгении Сергеевне. Пусть покажет мне личный архив Максимилиана Федоровича. Все же у меня процент бестолковости должен бы быть поменьше, чем у Мстислава…»

В наступившую жару москвичи толпами устремлялись за город. Не отставали и Сима с Гириным. Сергей уехал на лето на какие-то строительные работы и доверил любимому учителю свое бесценное сокровище — мотоцикл, обмененный на выигранный по лотерее холодильник плюс все сбережения сестры и гонорар Гирина за статью.

Гирин, бывший в юности мотоциклистом, вспомнил былое. Правда, при современном движении нельзя было позволять себе особой лихости, но машина давала возможность быстро достичь хороших купальных мест, не заваленных телами жаждущих солнца и воды.

Чаще всего они ездили к одной излучине Москвы-реки, где маленькая плотина подпирала воду, а отсутствие близкой дороги мешало скоплению купальщиков. Гирин проезжал коровьей тропинкой, лавируя между посинелых еловых пней, и спускался по песчаному откосу прямо на желтую от цветов лужайку в ограде густого ивняка. Сима растягивалась на старых мостках, неизвестно зачем выведенных далеко в реку, и погружалась в задумчивость, следя за медленным колыханием кувшинок на слабом течении. Вода, отражая металлическое знойное небо, казалась маслянистой и, сдавленная крутыми берегами, темнела в глубине. Дно виднелось таинственным и недосягаемым. Гирин садился в конце мостков, поближе к ветхим, вбитым под берегом кольям и болтал ногами в прохладной чистой воде. Сима, загорелая, в лиловом купальнике, с видом ученой исследовательницы ловко выуживала толстые зеленые стебли с цветами. Гирин, не отрываясь, смотрел на нее со странной тревогой на душе. Потому что большая любовь — это всегда ответственность и забота, защита и опасение, думы о том, как устроить и облегчить жизнь для самого дорогого в мире существа.

Они прятали в кустах машину и одежду и плыли вниз по течению, со смехом соскальзывая на животах по замшелому камню, подпиравшему размытый край плотинки. Ниже река сильно обмелела: там было едва по пояс. Сима и Гирин ухитрялись плыть по быстринке гуськом, с головами под водой, лишь изредка набирая воздуху. Потом они шли, мокрые и чуть продрогшие, по влажной береговой тропке, шлепая по теплым прозрачным лужам. Осевшая на дно глина, густая, как сливки, приятно продавливалась между пальцами босых ног, а сухой, пронизанный солнцем ветер быстро осушал и гладил согревавшуюся кожу.

Яркий день, выдавшийся с утра, после полудня резко изменился. Низкие тучи наползли с юго-запада, и озябшие купальщики не смогли погреться на солнце. Гирин нашел затишное место под обрывом, собрал кое-какие сучки и разложил маленький костер.

— Боюсь, что кончается хорошая погода, — огорченно сказал Гирин. — А там кончится у вас отпуск.

— У меня еще много времени, — сказала Сима, — так много, что я не знаю, стоит ли мне сейчас использовать все. Особенно если вы не будете со мной.

— Я скоро уеду в Индию.

— Да, вы как-то упоминали об этом. Честно говоря, завидую. Когда-нибудь и я попаду в эту замечательную страну. Я ведь переписываюсь с индийскими преподавательницами гимнастики. Они считают, что в нашей школе художественной гимнастики много танцевальных элементов. Она очень подходит для Индии.

— Так почему бы вам не поехать теперь же?

— Это невозможно для простого смертного, как я, не приглашенного какими-либо организациями и не имеющего денег на туристическую поездку. Пока они у нас непомерно дороги!

— Сима, почему бы вам не поехать со мной — у меня все расходы оплачены индийским институтом… Я вовсе не шучу, — добавил Гирин на иронически недоверчивый взгляд Симы. — Вы знаете, что я не принадлежу к острякам, а сейчас речь идет о самом важном в моей жизни.

— Не понимаю!

— Поскольку мне суждено вроде д’Артаньяна свой век прожить в малых чинах, вы можете поехать со мной только в одном качестве — жены!

Сима вздрогнула, отступила на шаг, коротко вздохнула. В ее широко раскрывшихся глазах Гирин прочитал испуг, радость и что-то похожее на досаду или разочарование.

— Вас смутило мое предложение, — поторопился добавить он, — но ведь все к тому шло, и я…

Сима подалась к нему одним из своих неуловимых движений и положила кончики пальцев на губы Гирина.

Не поднимая глаз, Сима заговорила. Ее щеки запылали.

— Видите, я, должно быть, совсем не такая… как вам кажется. Наверное, я испорченная.

— Какая дьявольская чепуха! — с возмущением воскликнул Гирин.

— О нет! Вот вы не знаете. В первый момент от ваших слов огромная радость — и сразу огорчение. Почему так?

— Как?

— Ну, поймите же!

— Ах, вот оно что, — Гирин рассмеялся с невыразимым облегчением, нагнулся, схватил ее. Продолжая смеяться, он высоко подбросил ее, поймал и крепко прижал к груди.

Сима обняла его шею. И как тогда, в Никитском саду, она струной вытянулась на руках Гирина, целуя его. Прошло много времени, прежде чем он опустил Симу на землю.

— Хорошо, все хорошо! — воскликнула она, прижимаясь к нему.

И снова Гирин поднял ее, чтобы не отрываться от ее глаз, бездонных и огромных, тех самых пресловутых погибельных омутов, о каких мечтает с начала человеческого рода каждый добрый молодец.

— Видите теперь, что я глупая, видите, — зашептала, зажмуривая глаза, Сима, — мне надо было догадаться еще в Никитском саду, а я не поняла даже после того, как видела битву с Дерагази. Вы боялись своего… влияния, да, верно? Верно, Иван, мой милый? Ты милый, — громко повторила Сима, прислушиваясь к звучанию слов.

— Верно! — ответил Гирин, зарываясь лицом в ее растрепавшиеся волосы, и снова поцеловал ее так крепко, что Сима опять замерла, как коненковское изваяние.

Капли дождя упали на лицо Симы.

— Поехали! — Гирин шагнул к мотоциклу. — Иначе наш конь не вывезет по глине. Быть нам мокрыми!