Иван Ефремов - Лезвие бритвы [Роман приключений]

Только Сандра каждую минуту ранила его избалованное самолюбие. Она стала избегать его. Недавно ее внешняя холодность и острый ум очень импонировали ему, когда не направлялись против него. Новая компания плохо повлияла на нее. Особенно лейтенант, не сводящий с нее глаз. Влюбился в любовницу хозяина, почти жену, мальчишка! Если б только не категорическое требование капитана, обошелся бы без штурмана. Надо будет избавиться от слишком благородного моряка в Кейптауне. А Сандра, что ж, и ей надо дать почувствовать, что чересчур образованные и гордые девушки не нужны в ее роли… Жаль, конечно! Сандра сложена лучше Софи Лорен, умеет держать себя, знает языки…

Размышляя об этом, хозяин яхты расхаживал по мостику, ревниво наблюдая за Сандрой и Андреа. Они сидели в шезлонгах рядом, в молчаливом созерцании яркой луны.

— Лунное волшебство… без конца говорят о нем, поют, пишут, рисуют — и никто не знает, в чем дело, — тихо сказала Сандра.

— Японцы, например, уверены, что луна изменяет свое влияние в зависимости от времени года. Насколько помню, самой хорошей для размышления и для любви считается луна в августе, — ответил лейтенант.

— Как странно, любовь и размышление. Казалось бы, исключающие друг друга…

— А мне кажется, что настоящая любовь наступает только после размышления, — возразил Андреа.

Сандра бросила длинный косой взгляд, насмешливо улыбнулась и не ответила. Моряк закурил и сказал:

— Наверное, те, кто ближе к природе, знают больше нашего о ее силах.

Сандра молчала так долго, что лейтенант нагнулся, заглядывая снизу ей в лицо. Она положила ему руку на плечо ленивым и сильным движением.

— Где-то я прочла, что мужчины, несмотря на все свои умения и силу, никогда не становятся взрослыми до конца. И значение женщины в том, чтобы охранять их и руководить ими, спасая от крушения надежд и неразумных поступков.

— О, как бы я хотел, чтобы меня охраняли именно от крушения надежд! Со мной это случается слишком часто…

Андреа отвернулся, но Сандра успела прочесть в его лице неистовую надежду.

— Я не умею охранять, потому что сама полна еще ожиданием того, что не исполнится.

— А может быть, исполнится!

— Милый Андреа, я изучала античность не для ненужного диплома, а по призванию. И это дало мне понимание многого из происходящего сейчас. И даже некоторую силу. Смотреть на жизнь как бы из дали времен, опираясь на мужество предков, их поиски прекрасного и жажду яркой жизни. А с другой стороны, это дает возможность легче видеть ложь и ошибки, среди которых живешь. Их не понять без взгляда на прошлое.

— Так что же именно вы поняли?

— Что идея первобытного рая, пронизывающая все наши мечты, религию и даже более серьезные научные изыскания… она, эта идея, и есть та первичная ошибка, которую сделал человек когда-то в своей религии и философии и упорно продолжает цепляться за нее. Уже пять тысяч лет, как мы, европейцы, впитываем из еврейских религиозных преданий сказку о рае, который был дан человеку богом, дан так, ни за что, бесплатно… и потом отнят за грехопадение с матерью всего зла — женщиной! Это прочно вошло в христианство, в проповеди Руссо, в немецкую идеалистическую философию…

— А на самом деле?

— Никогда никакого рая не было, всегда была трудная и жестокая борьба, где умирали слабые и выживали сильные, потому что в мире ничего не дается и никогда не давалось даром. В природе или обществе — все равно. А какой-то безумный поэт или жрец породил легенду о таком времени и месте, где все было предоставлено человеку изначала без усилий, жертв и борьбы с его стороны, без всяких обязательств!

— Сандра, тут я не согласен с вами! Ведь были же всегда заморские земли, например Полинезия. Как я мечтал о ней! Там народы вели первобытный образ жизни, и он всегда манил приплывавших к ним европейцев. Колумб, Магеллан, Кук, все они…

— Все они, вырвавшись из душной феодально-религиозной Европы, набитой народом, с нищетой и болезнями, млели от восторга, попав на тропические острова, где земля сама рождала пищу человеку, где не было жестоких зим и где им казалось, что теплое море навсегда омыло человеческие страдания. И они, пришельцы из северных стран, жили гостями, наполняя похвалами дневники и письма, а мечтательные европейские философы из кожи лезли, доказывая нам всю прелесть райских островов.

— И что же?

— А потом путешественники стали замечать, как Колумб, например, что милые первобытные хозяева держат в особых домах женщин, назначение которых производить детей для откорма и съедения — этакое человеческое стадо. На многих благословенных островах Тихого океана процветало махровое людоедство, причем с тонкой гастрономией: схватить девушку помоложе, вроде Леа, перебить ей все кости в суставах, связать и мочить живую трое суток в ледяной воде ручья для того, чтобы мясо приобрело особый вкус.

— Но в Полинезии ведь не было людоедства?! Я говорю о больших группах островов, ну, хоть там, где снимался «Последний рай».

— Там не едят людей. Но сто лет назад — ели. Знаете ли вы обычай убивать новорожденных, распространенный прежде на многих островах? Это и естественно. Крохотные клочки земли могли дать пищу лишь ограниченному числу людей, а лишних надо было съедать или уничтожать иным путем.

— Сандра, вы хотите убить мою мечту! Не могу согласиться. Выходит, что везде прежде был какой-то первобытный фашизм!

— Именно фашизм. Но не везде, это не так. Повсюду, в странах главного развития человечества, в смене различных форм общества этого не было, там издревле только шла борьба кочевника и земледельца. А райские уголки — это убежище для чего-то древнего, не добитого сильными и молодыми народами, выжившего благодаря изоляции в хорошем климате, но и расплачивающегося за это.

— Ну вот австралийцы, они не людоеды, а очень древние и жили изолированно…

— На целом материке! Кстати, у австралийских аборигенов такие сложнейшие обряды возмужания и брака, охоты и погребения, такие страхи перед явлениями природы и чудовищные суеверия, что, очевидно, они не первобытные дикари, как это старались представить ранее многие ученые. Они, видимо, пережитки чего-то невероятно архаического, какой-то зрелой культуры каменного века, уцелевшие на недоступном материке, куда они забрались, спасаясь невесть каким путем. Подобные же древние люди есть и в Африке — это бушмены и мелкие лесные племена. А мы их ошибочно считали за дикарей и пытались судить о первобытной жизни по их обрядам и верованиям. Вот и получилась полная путаница. Человек — победитель природы — предстал перед нами как жалкое и запуганное ее силами темное существо, недостойное рая, в котором оно живет. А отсюда уже пошли всякие поиски первобытных инстинктов в душе современного человека, фрейдовские психоанализы и многое другое. А на деле мнимая первобытность всего лишь расплата за райскую жизнь в изолированном убежище!